как сталь, на несколько тонов светлее кожи; вероятно, в юности они были черными. Круглые, слегка навыкате глаза были медового цвета, точно такого же, как у композитора.
Я немного говорил на языке гоблинов, достаточно для того, чтобы провести службу по умершему, но моих познаний не хватало для поддержания разговора. Внезапно оба рассмеялись, что не добавило мне уверенности в себе.
Пел-Тенхиор сказал:
– Отала Келехар, это Небено Пел-Тенхиор, моя матушка. Матушка, это отала Тара Келехар, который пытается найти убийцу Арвене’ан.
Брови меррем Пел-Тенхиор поползли вверх, но она сказала:
– Добро пожаловать, отала.
– Вы были знакомы с мин Шелсин? – спросил я.
– Я знала ее ребенком, иногда видела ее, когда она стала взрослой. Но мы почти не общались. – Она улыбнулась и любезно предложила: – Пожалуйста, садитесь. И’ана говорит, что вы еще не ужинали.
– Нет, но…
– Я угощаю, – вмешался Пел-Тенхиор, – а матушка сделает нам скидку.
– Кошмарный ребенок, – проворчала меррем Пел-Тенхиор на родном языке и провела нас к столику на двоих в дальнем углу, который выбрал бы я сам.
Мы сели, и меррем Пел-Тенхиор принесла чайник и две глазурованные керамические чашки. В чайнике был зеленый бариджанский чай, крепкий, слегка отдающий дымом. Пел-Тенхиор аккуратно наполнил чашки и сказал:
– Сюда приходят многие наши артисты, так что не удивляйтесь, если увидите знакомое лицо. Они нас не побеспокоят.
С моего языка едва не слетел вопрос: «Вы что, ухаживаете за мной?» – но я поперхнулся словами, а к тому моменту, когда пришел в себя, решил, что лучше не спрашивать. Если он скажет «нет», размышлял я, я окажусь в очень неловком положении. Если он ответит «да», мне придется настоять на том, что он совершил прискорбную ошибку, и уйти. Но я по-прежнему нуждался в его помощи и в его добром отношении ко мне; без него мне ни за что не ответить на множество вопросов о смерти мин Шелсин. Кроме того, Пел-Тенхиор мне нравился.
Пел-Тенхиор мне нравился, и я был очень одинок.
Его матушка вернулась с подносом, на котором стояли две тарелки супа и корзинка ржаных хлебцев. От густого супа с овощами, лапшой и курицей пахло так аппетитно, что я вдруг понял, как сильно голоден.
Меррем Пел-Тенхиор сказала на языке бариджин:
– Вы осчастливили наш дом своим визитом, отала.
Я ответил на том же языке:
– Ваша доброта делает меня счастливым.
– Вы говорите на нашем языке?! – с восторгом воскликнула она.
– Совсем немного, – ответил я.
– Все равно, это замечательно, – сказала она и добавила, обращаясь к Пел-Тенхиору: – Этот твой друг мне нравится.
Мое лицо вспыхнуло как от огня, а Пел-Тенхиор произнес:
– Матушка, не мучай оталу Келехара.
Она рассмеялась.
– Прошу прощения, отала. Приятного аппетита.
Глядя на сына, она резким тоном добавила какую-то непонятную мне фразу и вернулась в кухню.
Пел-Тенхиор перевел:
– Она сказала, чтобы я не ссорился с вами.
– Это часто происходит, когда вы ужинаете со своими знакомыми? – спросил я таким тоном, словно был придворным и вел светскую беседу.
– Здесь случались грандиозные скандалы, – уклончиво ответил Пел-Тенхиор.
Какое-то время мы ели молча. Обоняние не обмануло меня, суп оказался восхитительным; хлебцы были свежими и хрустящими, к ним подали мягкий белый бариджанский сыр.
Внезапно Пел-Тенхиор заговорил:
– Поверьте мне, я просто нуждался в компании, и ничего больше. Вы так спокойны, в отличие от большинства моих знакомых.
– Я спокоен? – с сомнением переспросил я. Неужели он угадал мое волнение и нарочно лжет мне? Может быть, он сказал это на всякий случай, чтобы ему тоже не пришлось признаваться в своих чувствах?
– Оперные певцы, – вздохнул он и закатил глаза. – Для них заноза в пальце – трагедия в пяти актах. И в большинстве своем они без умолку болтают, болтают, болтают. – Он изобразил пальцами движение челюстей и рассмеялся. – Я не лучше, но вы, наверное, это уже заметили.
Я ничего не сказал, и он снова расхохотался.
– Сейчас по сценарию вы должны были уверять меня в обратном, но я рад, что вы были честны со мной.
Я почувствовал, что обязан что-то ответить, и пробормотал:
– Я нахожу общение с вами познавательным.
– Будем считать, что это комплимент, – сказал Пел-Тенхиор, но при этом ослепительно улыбнулся.
Когда я вернулся домой, у меня так сильно дрожали руки, что мне не сразу удалось вставить ключ в замочную скважину.
Я вошел в квартиру, повесил на место сюртук, сел на кровать, и меня всего затрясло, как в лихорадке. Я сделал над собой усилие, снял обувь и скорчился у стены. Сглотнул ком в горле, свернулся калачиком, как соня в гнезде, и стал ждать, когда это пройдет. В конце концов я уснул, и мне снились призраки с Холма Оборотней. У всех было лицо Эвру.
Я проснулся с дикой головной болью и, взглянув на себя в зеркало, увидел, что глаза у меня налиты кровью, словно я не спал всю ночь.
Я умылся, заплел волосы в тугую косу и пошел в «Дерево Ханево» завтракать. Я заказал чайник крепчайшего орчора на две чашки. Чая было недостаточно, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
Богини были снисходительны ко мне в то утро, хотя я не заслужил этого: в контору никто не пришел. Когда наступил полдень, мне была противна сама мысль о еде; я подумал, что надо бы пойти в Оперу, но не знал, что сказать Пел-Тенхиору. Честно говоря, я уже не мог сообразить, о чем расспрашивать других свидетелей. Прежде всего, мне нужно было добыть информацию о привычках мин Шелсин, касавшихся карточной игры: как часто она играла, сколько проигрывала. Неужели она оставляла в игорных домах все, что получала в ломбардах за драгоценности? Скорее всего, да, но у меня все равно не было гипотез относительно причин убийства и тем более относительно личности убийцы.
Возможно, покровители певицы могли сообщить мне кое-что на этот счет.
До сих пор я откладывал разговоры с поклонниками в надежде на то, что в этом не будет необходимости, что я смогу найти убийцу и без них. Мне очень не хотелось соваться в мир аристократов и богачей. Но эта надежда с самого начала была тщетной; я понимал, что мне нужно побеседовать с Боравой Корешаром и выяснить, что он знает о последних часах жизни Арвене’ан Шелсин.
По опыту своих прошлых расследований в Амало я знал, что для разговора с покровителями мин Шелсин следует
