разбудить...
Не сразу понимаю, почему и что именно он имеет ввиду. Тёма уже успевает лечь позади, притянув меня к себе. И пусть этот мир хоть сейчас тут же рухнет, но мне очень хочется от него ничего не утаивать. И я по глупости повторяю, вдыхая глубже:
— Я люблю тебя, даже если ты меня нет...
— Я тоже тебя люблю. Разве это не очевидно?
Очевидно ли? Вздыхает, следом целует седьмой позвонок. И чувствую, как растягивает мысли по собственной тьме, обрывать которую совершенно не хочется.
— Свет, слушай... — его шепот рождает мурашки. — я хотел вчера ещё попросить.
Попросить? Вспоминаю про Тима, но...
— Я сегодня говорил с Никитиной мамой. Можешь помочь?
Душа обрывается в обрыв ревностных игл, что проходятся по моим нервным окончаниям.
— Что?
Слишком долго молчит... но всё же решается:
— Я хочу, чтобы вы завтра с ней увиделись издалека. Точнее, чтобы она посмотрела на него и свалила куда-нибудь в закат.
— Погоди... я не уверена, что понимаю...
— Она захотела посмотреть на Никиту, будет в зоопарке в ваше время.
Переспрашиваю:
— Ты серьёзно?
— Издалека... Это...
Я понимаю, что ему тяжело даются слова сейчас, но вместо поддержки мне хочется разбиться о скалы, не найду причину, почему, потому пока продолжаю слушать. Это ревность сейчас внутри? Или страх?
— Ты можешь проследить за паучонком? Чтобы он не сорвался и... я бы мог сам..
Тут идёт очевидное "Но", потом спрашиваю:
— Но?
Он и правда продолжает:
— Но я пошлю к чёрту эту затею раньше, чем эта... покажется на горизонте.
Поворачиваюсь к нему.
— Артём, тогда зачем?
— Грехи искупаю, не видишь разве?
— О чём ты? Не смешно...
— Свет, помоги мне, пожалуйста.
— Тогда объясни всё?
Глубоко выдыхает.
— Рита пыталась раньше, я не давал, не хотел и, наверное, не хочу. И даже не говори, что должен был и что она его мать, не работает это со мной, ясно?
Провожу линию по кончику носа, заставляя того остановиться.
— Не сердись.
Наконец сквозь молчание говорю:
— Хорошо. Я попробую, но ты не думаешь, что всё пойдёт не по плану? Что она может захотеть...
— У неё мелкий будет в коляске, Никита — лишь эмоциональный порыв о пережитом.
— Ясно...
точнее, ничего не ясно.
Но собираю себя, заставляю согласиться, заставляю дать клятву, подтвержденную поцелуем, что не дам Никите обернуться в назначенном месте в назначенное время, сама же глубоко задумавшись о том, смогла бы я не подойти к этому ребёнку, если бы была на её месте? Я не знаю, это бессмысленный вопрос. Мне не быть на её месте. Ей не быть на моём.
Тёма снова целует и закутывается в моей откуда-то взявшейся ласке. Нежно движется по моим изгибам, снова напоминая, что я, оказывается, могу вызывать желание и что-то при этом чувствовать.
Утро приходит слишком быстро, как и поездка с детьми стремительно набирает обороты. Артём обрывает мне телефон спустя каждые пять минут, но сам отказывается говорить о вчерашнем происшествии с Тимом. Хоть тому не звони и не спрашивай, блин.
Только всё это не имеет смысла.
Никита носится от ограды к ограде, рассматривая самых изысканных попугаев. Раз от разу зовёт меня, пока я не занята разговором с его отцом, уверяя того, что никаких колясок по близости не проходило. Позади нас Ольга Владимировна помогает мне не потерять ораву ребятишек и вообще чертовски спасает сегодня, ибо я не могу сосредоточиться, постоянно думая о том, что произойдёт.
Если... если ему опять станет плохо?
Артём боится этого, хоть и не говорит напрямую.
К счастью, время летит солнечными лучами, преодолевая отведенные нами границы. Никого по близости так и не оказалось, и я уже даже спешу обрадовать Тёму, сама набрав его номер, но... Вздрагиваю, почувствовав остро направленный чуждый взгляд.
Вдалеке стоит женщина, укачивая малыша на руках. Она очевидно что-то поёт, но не сводит глаз... нет, не с меня. С Никиты, что пытается есть мороженное и не накапать себе на кофту, хотя эта миссия безуспешно провалена.
Что ж... Может, достаточно?
— Свет, ай! Есть салфетка? — Он хохочет ровно до тех пор, пока не замечает, куда я смотрю.
И меня тянет отвернуть его, отдёрнуть, прокляв себя саму самыми жуткими проклятиями, ибо сама заставила его обернуться, не сумев отцепиться от взгляда той брюнетки.
— Никит, нам нужно идти, да?
Кладу руку на плечо и тут же отшатываюсь от того, что он вздрогнул. Ма-моч-ки... Раз...
— Ты слышишь?
Два...
Тот вдруг резко жмурится и переводит взгляд на меня.
— Прикольно... мне показалось, что там мама... — Показывает пальцем, заставляя проследить за этим жестом. Только там уже никого нет... Я судорожно оглядываюсь, пытаясь окутать Никиту хотя бы сейчас, успокоившись только, когда замечаю вдалеке уходящий от нас силуэт.
Никита же... смотрит в глаза, ожидая реакции.
— Ты знала, да? — Единственное, что спрашивает он следом. — Папа подстроил?
и... я не знаю, что говорить.
— Он хотел...
Обрывает.
— Я по ней скучал. Прикольно, что у неё уже кто-то есть, Свет.
И просто берёт мою кисть, утягивая к слегка отошедшей группе.
Седьмая причина жить дальше. Льдом на прощание
Тьма
Говорить о любви той ночью было ещё слишком рано, но по-другому она бы продолжила себя накручивать. Я влюблён, я люблю, но кричать об этом, говорить об этом ещё не в состоянии.
Старенькая Марта смотрит на меня, делая в своём блокнотике какие-то записи. Я рассказываю ей всё, что понял сам за время её отсутствия, но её лицо особо ничего не выражает.
— Она выбросила Вашу хреновину... Просто разрезала на мелкие кусочки...
Сцепляю руки на груди, кайфуя в кресле-кушетке.
— А ещё Никита ей доверяет и...
Дед кашляет, отдаляясь от кресла рядом. Просит свою любимую Марту сделать нам чай и наконец говорит:
— Мне кажется, мальчик мой, что терапия пошла вам двоим на пользу..
— Терапия? Эй? Ты меня вообще слышал?
Тот смётся и чеканит рублём.
— Я о любви, и ты такой же упрямый, как и твой брат...
Усмехнулся, процедив:
— Мы соперничали всю мою сознательную жизнь, какой он мне к чёрту брат?
Тот пожимает плечами и выдаёт очевидное.
— Родной.
— Баатюшки, у тебя память отбило?
— Кровь ничего никогда не решала, мой милый... И то, что ты
