хотел его снять. Но тело не костюм — по желанию не меняется.
— Это что? — с посеревшим лицом спросил Глазьев. — Это дурацкая шутка?
— К сожалению, нет, Егор Дмитриевич, — веско ответил император. — Преступник, с которым связался ваш сын, умеет менять тела. Вполне возможно, что ваш сын согласился ему помочь в уплату за тот артефакт, который был ему вручен, но не рассчитывал, что обмен будет однократным.
Вот что значит опыт. Мне никогда не удалось бы так искусно смешать правду с недомолвками, чтобы пострадавший стал чуть ли не главным преступником. Хотя то, что Роман пострадал, не делало его невинной овечкой — именно он планировал убить отца и именно он стрелял в Новикова.
— Чем вы докажете, что там Роман? — Глазьев не торопился признавать Новикова сыном. — Это чушь! Не бывает таких возможностей. Это происки против нашего клана. Зачем только я вас послушал, Дмитрий Максимович, и приехал сюда?
Глазьев зло посмотрел, но не на Ефремова, а на меня, в уверенности, что причина — именно я. Ефремов же выглядел потрясенным и ничего не понимающим. На мой взгляд, переигрывал — Дмитрий Максимович ни за что бы не достиг таких командных высот, не имей он мозгов. За последние несколько часов через него прошло столько информации, что вид Глазьева в Новикове для него точно не стал сюрпризом.
— Папа, ты не можешь меня тут оставить, — тем временем разорялся младший Глазьев. — Это все из-за Елисеева. Это он виноват, что так случилось. Это его месть мне. Это вообще был он под личиной, я только сейчас понял.
Если учесть, что Роман был как раз в том теле, в которое он стрелял и в подмене которого сейчас обвинял меня, звучало это смешно. Скептические усмешки появились не только на лице императора и Ефремова, но и Глазьева-старшего.
— Роман, я могу обидеться и ничего не делать, — бросил я. — В конце концов, Мальцевы будут счастливы получить Новикова и задать пару вопросов. Игнат Мефодьевич у меня интересовался, когда им выдадут тело. А тут внезапно нечаянная радость — тело говорящее. Его и допросить можно, и попытать.
Новиковское тело задрожало, а находящийся в нем Глазьев затрясся, сел на столе, обняв колени руками, и уставился на отца прямо-таки с собачьей преданностью.
На лице Егора Дмитриевича проявились сомнения. Он посмотрел на тело Новикова, потом на тело Романа, безучастно сидящее на стульчике, и потряс головой. Представил ли он, как душа и тело объединяются, или решил, что ну на фиг, проще нового наследника завести, чем валандаться с проблемным старым? Знал это только сам Егор Дмитриевич.
Во время этого представления единственный, кто занимался делом, — это Тимофей. Который как остановился рядом с телом младшего Глазьева, так и изучал его внимательнейшим образом. В процессе изучения он все больше и больше хмурился.
— Тимофей, нашел что-то? — не выдержал я.
— В том-то и дело, что нет, — недовольно ответил он. — На первый взгляд, все выглядит в точности, как у тех пациентов, которых я смотрел в психиатрической клинике.
— А на второй?
— А на второй мне что-то не нравится. Но я не могу понять что.
Его сомнения могли быть следствием обычной перестраховки, но все же я не стал бы их отбрасывать как нечто ненужное. Если ему что-то не нравится — это уже повод забеспокоиться.
— А капсулы такой же, как у Головина нет?
— Даже близко ничего нет, — виновато вздохнул Тимофей. — Может, я себя просто накручиваю в связи с тем, что происходит?
И тут я вспомнил, что появился прекрасный слепок ауры, взятый на месте переселения. С учетом этого слепка я и активировал заклинание, переданное нам по обмену от магов Дамиана. Оно завибрировало и начало неуверенно вертеться между телами Глазьева и Новикова, как будто не могло понять, кто из них более достоин вселения Накреха. Я засомневался, правильно ли внес поправку на ауру, но явной ошибки не обнаружил. Не мог же Накрех размазаться по обоим телам? Или это как раз говорит о том, что он развалился?
— Похоже, у нас осталось два тела и одна душа? — уточнил император.
— Похоже, — согласился я. — Только я понятия не имею, как засунуть оставшуюся душу в правильное тело.
Прозвучавший после этого смех Глазьева-старшего был неожиданным и совсем не соответствовал ситуации. Окончательно нервы поехали?
— Вы меня за идиота считаете? Думаете, я поверю, что мой сын — вот это скулящее убожество?
Он ткнул в сторону тела Новикова. Роман, который там находился, дернулся и простонал:
— Папа, но это же я…
— В жопу все ваши игрища! — рявкнул окончательно вышедший из себя Егор Дмитриевич. — Я забираю Романа, и только я буду решать, где ему находиться.
Роман, который сидел в Новикове, обрадовался, но сделал это рано, потому что его отец подошел к сидящему на стуле телу и буквально выволок то из операционной, не забыв за собой громко хлопнуть дверью.
— А как же я?..
На удивление Роман не стал бежать за отцом и твердить, что именно он — его сын. Даже мне было понятно, что Глазьев-старший и слышать ничего не хочет о переселении душ и не поверит ни в какие истории, рассказанные сыном, а уж Роман его знал куда дольше меня.
— А с вами, Роман Егорович, совершенно непонятно, что делать, — сказал император.
Глава 29
И император, и Ефремов уговаривали меня битый час на то, чтобы приютить Глазьева на время, которое потребуется, чтобы определить что будет с ним дальше. Я справедливо подозревал, что эти двое могут никогда не решить, куда девать человека с непонятным статусом, и он так и зависнет у меня. На этом споре и настиг меня вызов от Дамиана. Я извинился, поставил дополнительную защиту и ушел в снохождение.
Дамиан явился в компании одного из своих магов, который наверняка должен не столько проконсультировать меня, столько разжиться новыми сведениями.
— У нас никто не знал об обмене, — мрачно сказал Дамиан. — Мэтр подтвердит.
Маг выдвинулся и сказал:
— Руна должна сработать при смерти. Это в ней заложено.
— Она и сработала. Но тело выжило и обмен зафиксирован.
— Оно должно было умереть, — возмущенно сказал маг и посмотрел на меня как на злостного обманщика.
— Ну простите, — развел я руками, — не умерло. И что нам теперь с ним делать? У нас в чужом теле сидит душа очень важной особы. Нам бы ее отправить на место.
С последним я немного погрешил против истины, потому что Глазьева важным не посчитал даже собственный отец, иначе он непременно хотя бы проверил достоверность того, что в Новикове — душа сына. Поневоле возникает философский вопрос: что важнее в данной ситуации, тело или душа. Для каждой конкретной души, разумеется, она сама. А вот что касается родственников?
— Мы не можем предложить ни одной работающей методики, — сказал маг. — Теория есть но ее использование — на ваш страх и риск.
Дальше он завел нуднейшую речь, которая сводилась к тому, чтобы изобразить одинаковые руны на обоих телах и пропустить через них большой поток энергии, сопровождая очередным заклинанием.
— На одном из тел есть сработавшая руна, — напомнил я. — Использовать ее нельзя, но и рисовать другую — тоже. Кто знает, как поведет себя старая, если в ней что-то осталось.
— Срежьте под корень, — предложил маг. — Хороший целитель снимет пласт с руной и нарастит новую кожу очень быстро.
Мне бы его уверенность. Зная Накреха, я бы не удивился если бы он обезопасился от наружного повреждения руны, отпечатав ее слепок куда ниже кожных покровов. Кроме того, повреждение руны уменьшали и шансы Глазьева.
— Предлагаете убрать последний якорь?
— Вы можете его использовать? Нет? Ну так и разговор бессмысленен.
— Вы тоже не можете быть уверенным, что ваш метод сработает, — напомнил я. — Но уверенно предлагаете вынести единственную зацепку. Кроме того, заклинание, которое вы нам передали, сейчас не может определиться между двумя телами: тем, в котором был Накрех, и тем, из которого он выставил душу.
Маг посмотрел на Дамиана, тот — на него и сразу спросил:
— Накрех мог развеяться?
— Маловероятно. Скорее всего, заклинание определило два последних вместилища. Если бы душа распалась, заклинание бы не сработало.
Тон, которым он отвечал императору был мне знаком: именно так Айлинг пускал пыль в глаза, когда не был полностью уверен в своих словах. Но с Накрехом лучше с самого начала рассчитывать на вариант похуже.
— То есть Накрех мог как-то сбежать из Глазьева? — удивился я. — Разве это возможно без руны?
— Я не знаю, чего он достиг, — недовольно проскрипел маг. — Большинство того, что вы сообщили,
