Кира к Вере Николаевне. Только Людмила сама же и не пустила девчонку к женщине, пожалела больное сердце старухи. Уж сколько раз ей, медсестре, приходилось бегать к соседке, откачивать ту от сердечных приступов. И встреча Веры Николаевны и этой девушки точно не закончилась бы ничем хорошим.
Возможно, она поступила тогда неправильно, но кто же теперь знает, как было лучше. Время рассудит, и если девочка приехала на похороны, значит не так уж она виновата, как им тогда казалось со стороны.
53
Кира очнулась в чужой квартире. Она конечно помнила, что они с Людмилой и Марьей Ивановной выходили из машины возле дома Глеба, помнила, как Людмила делала ей укол и поила какой-то микстурой. А потом провалилась в тяжелый сон, где куда-то бежала, плакала, падала в грязь, вставала и снова бежала.
Проснулась в холодном поту, но ощущала себя намного легче.
— Ну, слава богу, а то я уже хотела скорую вызывать! Напугала ты меня, красавица! — Людмила встала с кресла, стоящего у самого окна, и подошла к Кире. — Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, лучше, — просипела Кира и осмотрелась в поисках стакана с водой. Он стоял на тумбочке, и Людмила, опережая гостью, заботливо подала его Кире в руки. — Который сейчас час? Сколько я проспала?
— Шестой час, почти вечер. Ты проспала чуть больше двух часов. Температура держалась очень долго. После такого сильного укола, удивительно… Реакция на стресс?
— Да, скорее всего. До известия о Вере Николаевне все хорошо было. Поминки уже закончились?
— Все уже практически поели, все кто был на кладбище, да и соседи еще кое-кто приходил. Я ушла, там человека три оставалось. А так мама моя да Шура хозяйничали.
— Спасибо. Отвлекла я вас.
— Да, ничего страшного. Давай, переоденешься? У меня тут вещи есть, от дочери остались. Она в начале лета приезжала, да оставила. Вы вроде бы одного телосложения. Нинка моя тоже худая, как цапля.
— Мама моя говорит, что не в коня корм.
— Я своей тоже так говорю. Вот, держи, футболка, джинсы. Носочки вот чистые.
— Спасибо большое, Людмила. Я верну.
Люда, оставив вещи, вышла из комнаты, пока Кира переодевалась. А минут через пять заглянула снова, побеспокоилась:
— Ну ты как, нормально? Держишься? На помин пойдешь, или сразу такси вызовем?
— Нет, я схожу. Можно пакет, я одежду положу?
— Да, я уже принесла, вот держи. Пакет оставь, потом поднимешься. Тебя проводить?
— Нет сама, правда. Мне лучше.
— Хорошо, я дома. Дверь открыта, если что, сразу заходи, без звонка.
Кира кивнула и улыбнулась Людмиле. С ней было легко, несмотря на то что та была намного старше и, возможно, годилась ей в матери.
Голова немного кружилась, и Кира, держась за стенку, осторожно спустилась на этаж ниже. Дверь в квартиру Маковецких, как и положено, была открыта настежь. Зеркала, по старому обычаю, занавешены.
Кира заглянула в пустой зал — все уже разошлись, и только по накрытым столам и фотографии с черной атласной лентой на рамке можно было понять, что все это ей не снится.
Услышав звон, Кира прошла на кухню. В нерешительности остановилась в проходе — у плиты стояла какая-то женщина. В темном длинном платье и в черном платке, поникшие плечи — не сразу Кира признала в ней Шурку, оттого удивленно окликнула:
— Шура?
Шурка замерла. Как-то сгорбилась и резко отбросила половник. Обернулась, опалила Киру ненавидящим взглядом, прошипела:
— Ты?!
Кира оторопела, но не успела и слова сказать, как Шурка ткнула в ее сторону пальцем и снова заговорила:
— Как ты посмела сюда заявиться? Тебя кто вообще звал?
— Шура, о чем ты? Я пришла попрощаться с Верой Николаевной…
— Попрощалась? Что-то я тебя не видела у ее могилы, да и за столом ты со всеми не сидела. Что ты ходишь! Вынюхиваешь! — Шурка подскочила ближе, обдав парами испитого алкоголя и сверкая безумными глазами: — Глеба караулишь, дрянь?
— Шура, прекрати!
— Это ты прекрати за ним бегать, предательница! Он мой! Я тебе его не отдам, даже не надейся! Костьми лягу, но к нему не подпущу!
— О чем ты, Шур! Ты же знаешь, ведь ты помнишь о том письме, — со слезами на глазах взмолилась Кира. То, что подруга обвиняла ее в очередной раз в предательстве, било ножом по сердцу.
— Сдохнуть ты должна была после того письма, — снова зашипела Шурка. — Сдохнуть! А ты не сдохла. Все я сделала, чтобы ты от него отстала, и Юрке тебя на блюдечке приподнесла. Чего тебе с ним не живется, дура? Денег куры не клюют, как кукла живешь, проблем не знаешь! Не отдам тебе Глеба, не отдам!
— Шура! Шура ты…. Это ты написала, да? Это ты все подстроила?
Зловещий смех, словно карканье старой вороны, разнесся по всей квартире, переходя в истеричное поскуливание. Шурка стянула с себя черный платок, утерла слезы и, закинув ногу на ногу, уселась на стул. Кира ждала, а она, растягивая удовольствие от момента, налила себе стопку и запрокинула содержимое в рот.
— Нет, не я, — залыбилась Шура. — Брат мой написал. У него почерк красивее. А потом и письмо принес, и букет для моей свекрови. Хорошая была женщина, — Шурка перекрестилась, — для нее и букета не жалко было.
— Какая же ты… — Кира схватилась за горло, ее снова душили рыдания. Хотелось так много сказать этой Шурке, выплеснуть на нее всю обиду и злость, но видя печать абсолютного безумия на лице бывшей подруги, Кира вдруг поняла, 9
— Пошла вон, дура! — снова каркнула Шурка. — Любая бы догадалась проверить, жив Глеб или нет. А ты поверила. В какое-то письмецо, дура! Поверила в то, что он погиб! Предала его, под Юрку полезла!
— Какая же ты… — Кира схватилась за горло, ее снова душили рыдания. Хотелось так много сказать этой Шурке, выплеснуть на нее всю обиду и злость, но видя печать абсолютного безумия на лице бывшей подруги, Кира вдруг поняла,
— А Юрка обрадовался, — с издевкой затянула новую песню еще больше опьяневшая от адреналина Шурка, — предложил и Глебу письмо написать. Про ребеночка даже решился… Что не рожаешь-то от мужика хорошего? Гнилая, больная? Дура малахольная! Всю жизнь дурой была…
Кира, не в силах больше слушать признания, оскорбления, ложь, в которую Шурка заставила ее когда-то поверить, больше не сказав ни единого слова развернулась, чтобы уйти. Но практически в метре от нее, ошарашенный всем услышанным, стоял Глеб. Кира оттолкнула его, он легко уступил дорогу…
За спиной послышалось Шуркино:
— Глебушка, милый, чаю будешь?
Но Кира уже выбежала
