холодного, пронизывающего ветра и закрыть глаза, то может показаться, что уже середина мая с его жаркими солнечными лучами и дурманящим ароматом распускающихся почек.
— Хорошо…
Судоплатов с закрытыми глазами привалился спиной к раскидистой березе и подставил лицо солнечным лучам. Припекало так, что пришлось расстегнуть тяжелый овчинный тулуп и ослабить ворот потрепанной гимнастерки.
— Лежал бы так и лежал…
В другое время его бы уже давно сморило. Кинул бы на снег пару здоровенных мохнатых еловых лап, укутался бы в тулуп с поднятым воротом, и «придавил» эдак часиков шесть — семь, не обращая никакого внимания на мороз.
Но будоражившие голову мысли никак не оставляли его, заставляя снова и снова возвращаться к событиям последних дней. Неустанно продолжал вспоминать произошедшее, обращая внимание на все, даже самые мельчайшие детали. И чем больше это он делал, тем более запутанной становилась вся эта история.
— Хм, — неопределенно хмыкая, повернулся к солнцу другой стороной. Тот бок, что был в тени, подмерзать понемногу начал.
Рационалист до мозга костей, Судоплатов всю свою жизнь руководствовался лишь одним постулатом — «Практика есть мерило всего», который примерял на всё и вся. С самого детства он набивал шишки, выживая в городских джунглях портовой Одессы и набирая на собственной шкуре нужный опыт. В шестнадцать юный Павел уже служит в конном полку Красной революционной армии и вместе со всеми ходит в атаку. Его мир уже прост и ясен: он сражается за народ, за бедняков, за лучшую жизнь и растопчет любую гадину на этом пути. Верный вороной жеребец под седлом, остря шашка в руке и германская граната за пазухой на крайний случай были тем, во что он верил и чему доверял.
С годами тоже ничего не поменялось. Судоплатов рос чинами и грозными мандатами, матерел в схватках с внутренними и внешними врагами молодой Советской власти. Счет лично им убитых врагов государства уже давно перевалил за несколько десятков, ликвидированных в команде с товарищами по страшному ремеслу — за сотни. Краеугольными камнями его жизни, по-прежнему, оставались приземленная рациональность и доведенная до совершенства практичность. Он верил лишь в то, что мог «потрогать руками», увидеть собственными глазами. Ничего другого ни просто не признавал, а даже возможности на существование не давал.
Но за последние несколько дней картина его жизни, выстроенная с такими усердием и тщательностью, начала разрушаться. Причем, не просто появились трещины, а начали отваливаться целые куски. То, что он увидел и услышал здесь, в глубоком немецком тылу, грозило, вообще, подорвать его веру в человеческий разум.
— Как же это все сложить вместе?
Что-то из увиденного и услышанного, конечно же, Судоплатов пытался рационально объяснить и, казалось, у него это даже получалось. Вспомнил про иллюзионистов и циркачей из своего одесского детства, которые в моменты представлений ему казались самыми настоящими волшебниками. Они глотали огонь и острые мечи, оставались невредимыми для пуль из большого армейского пистолета, задерживали дыхание на десятки минут, не чувствовали никакой боли. Только вечером у циркового костра он узнавал про всех их секреты, которые оказывались всего лишь следствием развитых человеческих способностей. И разве здесь и сейчас он не с таким столкнулся?
— Где же тут подвох?
Разведчик скрупулезно «разбирал», буквально до винтика, каждую увиденную или услышанную странность, пытаясь «поймать» на обмане. Но, к удивлению, у него совсем ничего не получалось. В происходящем вокруг него не было ни единой фальши!
— Итак, факты… Во-первых, они вырвались из концентрационного лагеря. Неполные две сотни человек, обессиленных от голода и издевательски, «голыми руками» разобралась с вооруженной до зубов охраной и овчарками. Сумели перетащить оттуда больше двух тонн всякого барахла — оружия, продуктов, амуниции, одежды и рабочих инструментов, — негромко перечислял он то, что никак не укладывалось в рациональную нормальность. — Во-вторых, за какую-то неделю строят в глубоком лесу чуть ли не целый партизанский городок с просторными землянками, баней, кухней, прачечной и оружейной, где запросто может разместить полк. Честно говоря, тут даже инженерному полку работы на целый месяц в летнюю погоду, а в зимние морозы, вообще, полгода можно провозиться. В-третьих, всякие колдовские штучки с силой, когда один боец может запросто разбросать семь — восемь других…
Словом, можно было продолжать загибать пальцы, перечисляя все новые и новые странные случаи. Взять хотя бы эту непонятную веру в живой Лес, которая, подобно болезни, распространилась среди недавних пленных бойцов. «Взрослые дяди и тети» поголовно вешали себе на шею крохотную дубовую веточку и начинали искать дерево-покровитель. И все это требовало ответов, которых, к сожалению, у него просто физически не было.
Хотя, Судоплатов точно знал, у кого эти ответы были. Не пора ли им поговорить? Может время пришло?
— Пожалуй, откладывать этот разговор больше нельзя, — кивнул мужчина сам себе и открыл глаза. — Нужно поговорить.
Оторвался от нагретого коры и, решительно запахнув тулуп, двинул в сторону самой дальней землянки. Насколько, он успел разузнать, именно там чаще всего и проводил время тот человек, которого все называли Учитель.
Вышагивая по протоптанной в глубоких сугробах тропинке, он нащупал в кармане корочки своего удостоверения, которое в этих лесах наделяло его едва ли не высшей силой. Вряд ли в этой глухомани был кто-то выше майора государственной безопасности по званию. Ну а на самый крайний случай (если разговор пойдет не так, как задумывалось) в рукаве была припрятана узкая финка, неизменно сопровождавшая его еще с Испании. Ведь, тайный приказ товарища Берии был незамысловато просто: разобраться с феноменом, убедиться в его силе и переправить в Москву живым или… мертвым. Все предельно просто и ясно.
— Стоять!
Вдруг прямо перед Судоплатовым возникла гибкая коренастая фигура в странном маскхалате из сотен и сотен рванных серо-белых тряпочек, делавших его похожим на сказочного лешего.
— Нельзя туда, товарищ. Поворачивая назад.
Спрыгнувший с дерева боец не сделал ни одного движения, но от него ощутимо повеяло угрозой. Не почувствовать такое было нельзя.
— Если заплутал, то кухня на север у распадка с березами.
Судоплатов, держа совершенно каменное лицо, начальственным голосом рявкнул:
— Совсем что ли охренели тут в лесу⁈ Я майор государственной безопасности Судоплатов, начальник 4-го управления Наркомата государственной безопасности! Пошел прочь!
Но грозные слова, от которых в любом другом бы месте уже побледнели лица и затряслись руки и ноги, здесь ушли в пустоту, словно и не звучали, вовсе.
— Уйди с дороги, боец! Это же трибунал, понимаешь? — к угрожающему тону прибавились и нотки удивления. Судоплатов, похоже, никак не ожидал, что его прямой приказ так легко проигнорируют. — Тебя же к стенки поставят, дубина ты стоеросовая!
Только боец в маскхалате, который уже давно должен был краснеть и извиняться, даже с
