богохульство, а их святая инквизиция, ты знаешь, не щадит ни черных, ни красных, ни белых.
Напоминание об инквизиции заставило и смелого индейца понизить свой звучный голос, так чтобы его мог слышать один его собеседник, и он продолжал:
— Отцы мои говорили мне, что сирена никогда не является человеку одинокому. Необходимо, чтобы было двое, и они оба должны быть людьми мужественными, потому что водяное божество иногда бывает очень разгневано вызовом, и тогда оно страшно в своих действиях. Нуждаясь в товарище, я выбрал тебя. Неужели ты этим не польщен, Клара?
— М-м? — промычал негр, с видом сомнения покачивая своей курчавой головой. — Могу сказать, положа руку на сердце, что человека я не боюсь, тигра, признаться, побаиваюсь, а твоя сирена, которая, судя по всему, что ты о ней рассказываешь, в близком родстве с дьяволом, начинает сильно меня пугать.
— А чего пугаться хотя бы и самого дьявола, если с его помощью можно сделаться богатым, иметь сколько хочешь золота и быть важным господином? — соблазнял своего товарища индеец.
— А это можно и негру? — осведомился чернокожий.
— Можно и негру, — подтвердил индеец.
— Эх, не ошибаешься ли, Косталь? — продолжал негр, все еще не решавшийся вполне верить тому, что казалось ему чересчур уж большим счастьем. — Мне кажется, золото не может помочь ни тебе, ни мне, потому что мы оба — рабы, и наши господа тотчас же отнимут его у нас.
— Ну, что касается меня, то моему рабству… вообще рабству всех индейцев скоро придет конец, — сказал Косталь. — Разве ты не слыхал, что на севере явился священник, который провозгласил свободу и равенство всех племен?
— Нет, не слыхал, — откровенно обнаружил негр свое полное невежество в политических делах страны.
— Ну, так узнай, что скоро наступит день, когда негр и индеец будут равны белолицему, креол — испанцу, а индеец-цапотек, как я, сделается господином и тех и других, — говорил Косталь, в своем увлечении вновь возвышая голос. — Да, — продолжал он, — скоро вновь вернутся дни нашей славы. Это так же верно, как то, что мы с тобою сидим тут. Ради этого великого будущего я и хочу добыть как можно больше золота. До сих пор я не старался иметь его, потому что понимал, не хуже твоего, что его у меня, жалкого раба, сейчас же отнимут. Теперь же, когда мне улыбается свобода, я знаю, что золото останется при мне, и с его помощью мне удастся восстановить былую славу моих отцов.
Клара смотрел на своего товарища, разинув рот и вытаращив глаза. Его поражала дикая величавость, сказывавшаяся в ту минуту во всей фигуре охотника на тигров, бывшего таким же рабом на гасиенде Лас-Пальмас, как и он сам, негр; поражала его и претенциозная манера, с какою индеец говорил о восстановлении былой славы своих предков.
Заметив произведенное им впечатление, Косталь самодовольно ухмыльнулся и снова заговорил:
— Друг Клара, слушай, что я хочу раскрыть тебе, как единственному человеку, которого я считаю преданным себе. Я открою тебе тайну, которую скрывал от всех в течение долгих лет, настолько долгих, что в них попеременно сменялись пятьдесят сухих времен с пятьюдесятью дождливыми…
— Неужели ты видел пятьдесят таких перемен? — с изумлением спросил негр, предполагавший, по наружному виду товарища, что ему не более тридцати лет. — Может ли это быть? Ты не шутишь?
— Нет, не шучу, — ответил серьезным тоном индеец. — Не шучу и говорю, что и еще увижу в несколько раз больше. При моем рождении было знамение, что мне жить столько же, сколько живет ворон.
Негр застыл в изумлении перед откровениями товарища, а тот продолжал:
— Слушай же, друг Клара, что я еще скажу тебе. Во всем этом просторе, — он очертил рукою круг, — с севера до юга и с востока до запада, нет ни одной пяди земли, которая когда-то не была бы заселена моими предками, цапотеками. До появления бледнолицых на наших берегах цапотеки были властителями всей страны, от океана до океана. Только эти океаны были границами их владений. Тысячи воинов стекались под их знамя на защиту страны. Им, славным цапотекам, принадлежало все золото, покоящееся в недрах земли, и весь жемчуг, дремлющий в своих раковинах на дне океана.
Золото сверкало на их одежде, на оружии и даже на мокасинах, покрывавших их ноги. У цапотеков было столько золота, что они не знали, что с ним делать. Где теперь некогда могущественные касики Тегуантепека? Большинство из их подданных было убито бледнолицыми или погребено в темных рудниках, где они должны были добывать золото уже для победителей; а уцелевшая их часть была превращена в рабов для других работ. Какие-нибудь сотни негодных искателей приключений, явившихся из-за моря, поделили между собою все наши земли и сделались нашими господами. И вот я, последний потомок благородных касиков, влеку свое жалкое существование в качестве раба, обязан молча выносить тиранию бледнолицего, ежедневно рисковать собою в борьбе с дикими зверями, чтобы они не опустошали стада моего поработителя; и на всех этих обширных равнинах, по которым с утра до вечера гонит меня моя опасная обязанность, нет ни одного местечка, которое я бы мог назвать своим; даже тот, едва заметный клочочек, на котором стоит моя убогая хижина, — даже и он не мой…
С выражением отчаяния махнув рукой, индеец вдруг оборвал свою возбужденную речь и, опустив голову на грудь, погрузился в грустные размышления. Негр смотрел на него почти с благоговением. До сих пор этому чернокожему не было известно, что его краснокожий товарищ по рабству, этот полуязычник, полухристианин, был потомком древних властителей Тегуантепека, и это открытие произвело на него глубокое впечатление.
4. СЕМЬЯ ЯГУАРОВ
Незадолго до того, как солнце спряталось за горизонтом, когда большая часть неба горела пурпуром и золотом, до слуха собеседников донесся протяжный вой, закончившийся хриплым ревом. Звуки эти, исходившие из густой кустарниковой поросли,
