Но Рори она, похоже, обнадежила.
Изабел вылила из самого большого флакона немного желтой жидкости себе на ладонь и начала мягко втирать ее в края раны, надеясь, что китайское снадобье окажет такое же целебное действие на рану Аласдера, как это когда-то произошло с ней.
От едкой жидкости у нее начали слезиться глаза, но она продолжала обрабатывать рану. Настойку мака она решила дать Аласдеру, только если он придет в себя и будет испытывать боль.
Рори начал снимать с Аласдера рубашку. Матросы уже стащили с него сапоги и бриджи.
– Наверное, ее лучше сжечь, – сказал Рори, имея в виду окровавленную рубашку, – чем пытаться отстирать.
Это было расточительством, но Изабел его одобрила.
– Кроме той, что на голове, других ран нет, хозяйка. – К такому заключению уже пришла и Изабел. – Только синяки на руках и на теле.
Значит, все внимание следовало сосредоточить на его голове.
Нельзя было оставлять Аласдера раздетым. Изабел достала из комода ночную рубашку. Сколько воспоминаний было у нее связано с этой рубашкой! И тот первый раз, когда Аласдер лечил ее, и все последующие ночи, и утро их свадьбы...
Пока они одевали Аласдера, Изабел попыталась собраться с мыслями. Не упустила ли она чего-нибудь важного? Что ей делать дальше? В голову ничего не приходило. Теперь вся надежда на время. Изабел нежно коснулась щеки Аласдера и ощутила отросшую щетину. Потом провела большим пальцем по его нижней губе.
– Все, что нам остается, Рори, – это ждать.
Рори кивнул, взял кувшин и вышел.
Изабел посмотрела на толпу матросов, все еще стоявших в дверях. Их лица были печальны, во взглядах читалось беспокойство. Они не только уважали своего капитана, они любили его.
– Как он? – Брайан схватил за локоть вышедшего из каюты Рори.
– У него рана на голове, но из серьезного, кажется, только это.
На лице Брайана появилась улыбка, и ее увидели все. Изабел попыталась предостеречь его от слишком поспешного оптимизма, но они слышать ни о чем не хотел. Брайан посмотрел на нее так, что она поняла: в мгновение ока она из его друга превратилась чуть ли не во врага.
– Он еще очень слаб, – признался Рори.
– Но ты же не сомневаешься, что он выживет. – Это был не вопрос. Брайану нужен был только такой ответ.
– Думаю, что так, – ответил Рори, оглянувшись на Изабел.
Брайан кивнул ей, молча мирясь с ее присутствием. Он что-то сказал Рори, и мальчик снова на нее посмотрел. На этот раз в его глазах промелькнул гнев. Еще одно звено в цепи, которую выковал ее отец.
Изабел встала и молча закрыла дверь, чтобы не видеть неодобрительных взглядов и не слышать презрительного шепота.
Она села возле Аласдера и погрузилась в мысли о том, что могло бы быть. Если бы их жизнь сложилась иначе, Аласдер мог бы быть ее другом детства. Они вместе носились бы по лесам и полям. Она показала бы ему бусы из синих камней – сокровище, которое нашла в Гилмуре. А он, как истинный шотландский помещик, преподнес бы их ей в качестве подарка за то, что она любит крепость так же преданно, как он.
И однажды их дружба могла бы перерасти в нечто большее.
Однако теперь все, что они могли бы чувствовать друг к другу, заслонила правда реальной жизни. Аласдер был человеком принципа, а она – дочерью Драммонда.
Изабел прижалась лбом к руке Аласдера и закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. День уже клонился к вечеру. «Стойкий» тихо покачивался на волнах, и плеск воды убаюкивал. Но заснуть Изабел не могла. Она держала Аласдера за руку, будто защищая его своим присутствием.
Любовь к Аласдеру сделала ее непобедимой. Но если она его потеряет, для нее это будет равносильно смерти.
– Не понимаю, почему это я должен остаться, – пожаловался Дуглас Дэниелу, глядя, как корабль Макреев покидает Лондон.
– Потому что ты самый младший, – объяснил Дэниел. – Младшими всегда командуют. И они, как правило, избалованы.
Дуглас сжал кулаки.
– Я не избалован, Дэниел. Я – Макрей, пусть и самый младший.
Дэниел и сам не понимал, почему братья оставили Дугласа на его попечении. Возможно, они хотели, чтобы их младший брат набрался побольше опыта в мореплавании. А может быть, Дуглас стал таким надоедливым, что перед братьями встала дилемма – либо оставить его с Дэниелом, либо швырнуть за борт.
Дэниел спрятал улыбку. Не надо показывать Дугласу, как он его развеселил. Дуглас был истинный Макрей, неотъемлемая часть клана – упрямый и гордый, несмотря на юный возраст и отсутствие опыта.
Но он всему научится, подумал Дэниел, особенно если не позволять ему задаваться.
– Я еще несколько недель не увижу Шотландию.
– Нет, не так долго. К тому же ты можешь сделать так, чтобы мы смогли отплыть раньше.
– Это каким же образом?
– Будешь моим секретарем, – сказал Дэниел, взъерошив волосы Дугласа.
Мальчик отпрянул и, словно петух, важно выпятив грудь, сказал:
– Я буду капитаном собственного корабля, а не каким-то там секретарем.
– Иногда это означает одно и то же. – Дэниел уже не пытался скрыть улыбку. – Кто, по твоему мнению, отвечает за содержание трюма? И с кого берут слово, когда загружают товары? И кого винят, если не хватает хотя бы щепотки чая?
Не дождавшись от Дугласа ответа, Дэниел вручил ему декларацию судового груза.
– Винят капитана, вот кого. На этом корабле я командую вместо твоего брата, так что я не потерплю мятежа.
Дуглас выглядел недовольным, однако декларацию взял.
– Все-таки это лучше, чем быть юнгой, – буркнул он.
– К концу дня ты, возможно, изменишь свое мнение. – Дэниел кивнул в сторону ближайшего пирса. – Надо проверить более ста бочек, прежде чем прибудут фургоны. Постарайся умерить свое раздражение, Дуглас, – добавил Дэниел, надеясь, что у мальчика хватит ума последовать его совету. – Начни пересчитывать ящики и бочки до того, как их погрузят на борт. Эту работу лучше делать на берегу, чем в трюме.
Дэниел наблюдал, как младший Макрей с недовольным видом протопал по палубе, а потом спустился по трапу.
Настоящий Макрей, подумал Дэниел.
* * *
Возможно, он ненормальный, думал про себя Фергус Макрей. Эта дорога до Гилмура наверняка закончится мозолями от протеза и болями в руках.
Ему предстоял долгий путь. Поэтому, перекинув свою палку через плечо, он надел на нее сумку, а себе сделал костыль из трех связанных вместе кусков дерева. Середину он укрепил с помощью железного стержня, а верх обмотал куском старой тряпки. Но эта «подушка» оказалась недостаточной. Он понял это после того, как костыль стал впиваться ему в подмышку.
