87. Татенен
Поднимаю глаза. Ада. Она, она! Прекрасная убийца рифмоплетов, любимое наваждение моего сгинувшего двойника, доставшееся мне вместе с прочим хлопотным наследством. Стоит, хохочет, подбоченившись. По глазам ее, впрочем, вижу, что все сделал правильно. Ада, кажется, чрезвычайно довольна.
– Поднимайся давай, бродяжка.
Она протягивает мне руку. Отнюдь, к слову сказать, не символический жест: силы ее, пожалуй, хватило бы и на троих таких, как я.
– Рад? – спрашивает коротко.
Я молча киваю. Говорить будем позже. Не чувствую я пока в себе коммуникативных способностей. Смотреть, улыбаться, за руку ее держать – это пожалуйста. Но не более того.
88. Тваштар
Тваштар <…> имел жену-демоницу из асурского рода.
– Стоять на месте не обязательно, – говорит Ада. – Можно гулять, можно сидеть на тротуаре, можно зайти в первую же примерещившуюся забегаловку… или во вторую, или в третью – как пожелаешь. Если будешь хорошо себя вести, я постараюсь вообразить, будто у меня есть дом. И приглашу тебя в гости – при условии, что ты не утратил дар речи навеки.
– Не утратил, – мотаю головой. – Просто пока трудно. Говорить и… И вообще трудно. Но я быстро ко всему привыкаю.
– Очень хорошо. – Ада довольна. – Тогда для начала запомни правило. Оно простое, но важное. Фундаментальное. Все открытые двери здесь ведут – куда ведут. Ну то есть, если ты видишь, что за распахнутой дверью прилавок кофейни или, скажем, столярная мастерская, – заходи туда смело. Попадешь, куда собирался. А вот с закрытыми сложнее: никогда заранее не знаешь, куда они приведут. Старожилы Нижнего Города только в закрытые двери и ломятся, понятно. Но ты пока погоди. Не все сразу. Ясно тебе?
Киваю. Куда уж яснее…
– Вот и молодец, – смеется Ада. – Такой способный мальчик!
Воодушевленный ее снисходительной нежностью, обнимаю чудесное видение за талию. Привлекаю ее к себе. Вдыхаю молочный запах кожи, дымный аромат волос. Некоторое время мы неподвижно стоим на мостовой, а потом Ада деликатно отстраняется.
– Ты смотри, не увлекайся!
Тон ее суров, но в глазах пляшут веселые золотые бесенята.
Смотрю на нее вопросительно. С каких это пор ей не нравится моя способность «увлекаться»? Кажется, до сих пор…
– Ты не понимаешь, – вздыхает Ада. – Маша и я – не одно и то же.
– Тот Макс, с кем вы обе водили знакомство, и я – тоже разные люди. В прошлый раз тебя это совершенно не смущало.
– Не меня. Ее не смущало, – упрямится Ада. – Это ты, раздолбай, сам с собою судьбами, женщинами и снами меняешься по три раза на дню. А я девушка серьезная, у меня в делах учет и порядок. Я – это я, Маша – это Маша. Кто из нас чья тень – вопрос, конечно, сложный. Тут не только черт ногу сломит, тут и серафим шестикрылый в гипс угодит, пожалуй… Зато в остальном полная ясность. Моя функция – время от времени спасать твою шкурку в обмен на первую попавшуюся тайну. Все прочее – ее забота.
– Ладно, – вздыхаю. – Ничего не понимаю, но… Я тебя услышал. Договорились. Больше не буду страстно сопеть тебе в ухо. А в награду за хорошее поведение постарайся все же объяснить мне, кто ты и кто она. Если уж у тебя в делах учет и порядок…
– Ты и сам знаешь, как это происходит. Иногда мне снятся ее сны, а ей – мои. Только и всего. Не парься.
89. Тескатлипока
…странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, <…> олицетворяет жертвенный нож.
– Я очень, очень люблю тебя, Макс. Когда сплю, – вдруг говорит Ада. – А когда я бодрствую, моя природа не велит мне любить кого бы то ни было. Кстати, имей в виду: та, другая, она любит тебя, только когда бодрствует, – для симметрии, очевидно. Не знаю, как она, но я, по счастию, не так уж много сплю…
– Почему – «по счастию?» – чтобы рассмешить ее, корчу обиженную гримасу. – Неужели это такая тяжелая работа – меня любить? Хуже, чем толкать вагонетку «Одесса – Жмеринка»?
Она довольна. Помнит, значит, старый анекдот про доктора и его пациента, терзаемого железнодорожными кошмарами[8].
– Я, видишь ли, не любовница, не блондинка и даже не брюнетка. Я – убийца. Это, мягко говоря, разные вещи.
Мы бредем по улице, взявшись за руки. Как-то вдруг стало ясно, что в сложившихся обстоятельствах неспешная ходьба – идеальное занятие для нас обоих. Она разбавляет беседу, как молоко, добавленное в крепкий, горячий кофе: перебивает горечь, остужает жар, превращает колдовскую смесь в уютное домашнее пойло. Вот и славно. Не хочу я сейчас острых ощущений, сколь бы изысканны они ни были: не до жиру, не до нюансов. Мне бы в воде не сгореть, в огне не утонуть. О большем не прошу.
