Пиночетом вдохнуть в капитализм новую жизнь, расщепляя старое классовое общество, они, в числе прочего, открыли дорогу виртуализации мировой экономики.
– Что нового, по-твоему, принесла эта виртуализация?
– Целью проекта капитала всегда оставалось достижение полной и безграничной свободы для финансовых потоков, которым пока еще мешает человеческая натура. Виртуальность, благодаря бурному развитию микропроцессоров, позволила реализовать весь вообразимый потенциал монетарного обращения. Но на этом закончилась эволюционная динамика – с разработкой искусственного интеллекта, а за ним и все более искусственного мира из протезов и артефактов, пределы разрыва с естеством были достигнуты. Это абсолютный тупик для линейной истории гипертелического техногенного развития, начавшейся с палки-копалки и рубила. Традиционный рынок, обладавший местом и временем, тот рынок, на котором можно было сравнивать, прицениваться, выставлять товар лицом – исчезает с лица земли. Виртуализация мирового рынка – это апогей автономизации меновой стоимости и общечеловеческого психоза. Начавшийся в конце прошлого века разрыв между так называемой реальной экономикой и рынком на глазах превращается в непреодолимую пропасть. Денежный капитал стремительно и безнадежно устаревает по отношению к информационной хрематистике. К тому же, благодаря негэнтропийному характеру информации, она обретает универсальную гегемонию в нашем восприятии, и мы все больше привыкаем считать окружающий мир в целом состоящим скорее из битов информации, чем из материальных атомов. Сам я, кстати, против того чтобы разделять материю, энергию и информацию или искать господствующее начало – такие поиски порождены неуверенностью, укоренившейся в нашем сознании после разрыва с природой. Виртуализация – это также попытка бегства оборотного капитала от мертвого труда, то есть, в итоге, от самого себя, от своих собственных начал.
– Распад Советского Союза как-то повлиял на все эти процессы?
– Разумеется, развал всего восточного блока не только открыл гигантские новые территории для освоения рынком, последнее белое пятно на карте реального господства капитала, своей непредсказуемостью он также потряс незыблемость его структур на вершине пирамиды. Словно бы им пришлось проглотить больше, чем они были тогда готовы органично усвоить. Победы в холодной войне не было, потому что никто ее никогда всерьез не планировал, Америке жилось вполне комфортно в двухполярном мире, отсюда существенные трудности с самоустранением удобного визави. Для Амадео центром подлинного, действующего тоталитаризма всегда был Вашингтон, а не Москва. При недавних попытках установления pax americana это подтвердилось. Но демократическая мистификация на уровне массового восприятия превратила именно твою страну сначала в «империю зла», потом в козла отпущения и корень всех бед современности. Отчасти, впрочем, проблема именно в том, что Россия заменила в этой роли Германию добровольно. Пошедшие в ход процессы никак не помешают, конечно, взрывному росту производительности, например, или инновационной креативности в коммерческих обменах. Загнивания капитализма не будет. Система обрушится, когда будет находиться в зените своего расцвета. И тогда человечество ждет или раскол на миллионы враждующих лагерей с программой тотального взаимного истребления, или совместное становление в гармонии с природой. Многое зависит от способности людей уйти из этого мира, – снова спокойно подчеркивает он. – Их действия представляют собой один из компонентов фактической смерти капитала.
– Какова разница между потенциальной и фактической смертью капитала? Какие их разделяют сроки?
– Та же, что между потенцией и актом, виртуальностью и энтелехией. Когда я говорю о потенциальной смерти капитала, я имею в виду максимальную вероятность, скрытую в динамике обращения его потоков. Само собой, запущенные им процессы какое-то время будут продолжаться как ни в чем не бывало, может быть годы, может, даже десятилетия. Кстати, для Лейбница пространство между бытием в потенции и бытием в актуализации заполнено как раз виртуальностью.
Когда они уносят с берега распиленные деревья, они тщательно разбрасывают вокруг пней столько ведер листвы, сколько могло опасть с этих деревьев за сезон. Ламарк отдает должное совершенству круговорота веществ в лесном ареале. Перегной из опавшей листвы, устилавшей лесные земли миллионы лет, всегда содержал в себе столько фосфата и азота, сколько требовалось для плодородного слоя почвы. Ризоматический симбиоз лесного опада со сложным переплетением корневищ растений, валежником, демисезонными дождями, грозами и талыми снегами полностью обеспечивал жизнь семени, принесенного ветром и павшего в этот питательный слой. Еще в начале двадцатого века французский анархо-натурист Эмиль Гравель подсчитал, что, если бы лесная почва оставалась нетронутой, на каждого француза приходилось бы до двенадцати с половиной тысяч квадратных метров плодородной земли. Плуг человека разрушил этот биоценоз за последние полторы тысячи лет, в результате чего богатейшие питательные слои почвы были большей частью смыты в океан, сохранив лишь скудный потенциал естественного воспроизводства.
– Жан-Жак, когда ты говоришь о максимальной вероятности, ты допускаешь, что фактической смерти капитала может и не произойти? – не унимается Альберт.
– Возможность может сбыться или нет. Потенциал – это нечто, уже находящееся в процессе становления, подобно химической реакции, начавшейся с наблюдаемого соединения всех требующихся веществ, результаты соединения которых заранее известны. Возможность статуи заключена в глыбе мрамора, в то время как потенциал дуба, например, скрыт в желуде. Мой прогноз основан на многолетних наблюдениях и теоретической работе, включая занятия логикой и математикой. Сам я уверен, что, если фактической смерти капитала не произойдет, наш вид ждет вымирание. Но я не Господь Бог и не кибернетическая программа – я лишь депозитарий определенных знаний. Аристотель в своей полемике с Диодором Кроном говорил, что бытие в потенции может достичь бытия или небытия, а значит, отрицание разницы между потенцией и актом становится отрицанием всего становления. Столетия спустя эта полемика почти зеркально повторилась между Спинозой и Лейбницем. Против капитала должна восстать сама природа, которую он уничтожает, включая некоторых из нас самих – ведь мы часть природы, хоть и не помним об этом – биологическую революцию поднимет сам феномен жизни. Но даже после распада капиталистической системы не исключено движение вспять, к ее восстановлению, или некая синергетика с азиатским способом производства. В истории Китая от него неоднократно пытались уйти, но он возрождался всякий раз после вмешательства западных капиталистов. Как я говорил, важнейшая роль принадлежит способности людей уйти из этого мира, человеческому фактору. Дуне Скот[19] полагал, что между потенцией и актом совершается виртуальный акт – то есть внутренний акт, порождающий решительную готовность к действию, которого еще не произошло в реальности. Осознание человеком потенциальной смерти капитала стало бы первым виртуальным актом, первым шагом к его фактической смерти.
– Из чего мог бы состоять такой виртуальный акт?
– Уйти из мира капитала, перестать считать становление феномена капитала абсолютной необходимостью, а значит, в каком-то смысле, вернуться к точке исторической бифуркации. Тогда стало бы возможным положить начало основанию иной реальности, в которой
