или их обстреляют. Вооруженное судно блокировало выход в открытое море, поэтому отряду Петра ничего не оставалось, как развернуться. Галера с Петром на борту направилась к Ораниенбауму, а яхта пошла назад в Петергоф. Петр ушел в каюту, совсем пав духом.
В субботу 29 июня (в день именин Петра и восемнадцатилетия его помолвки с Екатериной) в пять часов утра армия императрицы возобновила движение на Петергоф. По дороге они арестовали нескольких гусар из голштинского полка, высланных Петром на разведку, а также с целью найти бывших сторонников императора, которые теперь покинули его. В одном местечке их встретил вице-канцлер Александр Голицын, доставив Екатерине письмо, в котором Петр признавался, что был несправедлив к ней, обещал измениться и просил мира, как будто имела место обычная семейная размолвка. Послание не было удостоено ответа. Пришли новости, что Алексей Орлов со своими войсками уже занял и Ораниенбаум, и Петергоф, и что они не встречают сопротивления. От Петра пришло второе письмо, написанное карандашом, в котором он умолял о прощении, отказывался от трона и просил позволения вернуться в Голштинию, взяв с собой только Елизавету Воронцову и адъютанта генерала Гудовича. В ответ ему был отправлен на подпись акт об отречении.
По прибытии в Петергоф были выстроены войска, и Екатерина вступила в город, все еще на своем сером жеребце, которым она легко управляла под шумное одобрение солдат. Именно тут она получила подписанный акт об отречении. Она подтвердила почерк Петра и протянула документ советнику для хранения. Затем она отбыла в Верхний дворец, чтобы избежать присутствия при унижении мужа, прибывшего часом позже в старой карете, в которой его везли из Ораниенбаума в Петергоф. Воронцову и Гудовича арестовали и увели. Когда Петр вышел из кареты, выстроили триста самых доверенных солдат, чтобы защитить его и не допустить нападения. В сопровождении Алексея Орлова его привели в комнату, в которой он часто останавливался, будучи в Петергофе, заставили снять форму преображенца, отдать шпагу и ленту Святого Андрея. Подавленный страданием, находясь в шоке, он потерял сознание. Примерно двумя десятилетиями позже герой Петра Фридрих Великий сказал графу Сегюру, что Петр позволил скинуть себя, как ребенок, которого отправили в постель{280}.
Позднее в этот день Петра перевезли в Ропшу — имение в двадцати милях от залива, подаренное ему императрицей Елизаветой. Его везли в большой карете, запряженной шестью лошадьми. Окна были занавешены; на запятках стояла вооруженная охрана. Надзирали за перевозкой Алексей Орлов, Федор Барятинский и лейтенант Баскаков. Его намеревались держать в Ропше до подготовки постоянного места содержания в островной крепости Шлиссельбург. Екатерина написала Понятовскому, что для него «готовились достойные и комфортабельные комнаты»{281}.
Русский историк В. О. Ключевский так подводит краткий итог правлению Петра III: «Случайный гость на русском троне, Петр промелькнул на русском политическом горизонте как падающая звезда, оставив всех в недоумении, почему он там появился»{282}. У Роберта Кейта отсутствовало удивление по поводу драматического хода событий, но он тоже признает, что не ожидал столь быстрого их развития.
«Несколько мелких обстоятельств, сильно преувеличенных, искусно представленных и подправленных, привели к падению этого несчастного князя, который обладал множеством прекрасных качеств и никогда не предпринимал насильственных и жестоких действий за все время своего краткого правления. Но из нелюбви к делам, из-за плохого образования и неудачного выбора фаворитов, подстрекающих его, он позволял всем делам превращаться в неразбериху, а из-за ошибочных понятий вообразил, что завоевал любовь народа благодаря великим одолжениям, которые так благородно даровал после восшествия на престол. Он проникся праздностью и самоуверенностью, которые и оказались фатальными для него. Итак, не только я, но и несколько других разумных и проницательных людей считали, что смогли под конец почувствовать в этом князе значительные изменения по сравнению с тем, чем он являлся в течение нескольких месяцев после восшествия, и что вечная спешка, в которой он жил, и лесть, изливаемая на него гадкими людьми, в большой мере повлияли на его понимание вещей»{283}.
После отречения Петра и его отъезда Екатерина тоже покинула Петергоф — на этот раз в карете, с отрядом конной гвардии. На ночь она остановилась в доме, принадлежавшем князю Куракину, где немного поспала полностью одетая (офицер лишь стащил с нее сапоги).
Воскресным утром тридцатого июня 1762 года Екатерина снова с триумфом вернулась в Петербург. Она въехала в столицу во главе Преображенских гвардейцев, прочих гвардейских полков и артиллерии. В полдень она прибыла в Летний дворец, где ее встречали маленький Павел, члены правительства и духовенство, и немедленно прошла в дворцовую часовню на благодарственный молебен. Потом на нее навалилась усталость — она почти не спала и не ела трое суток. Прежде чем отправиться спать, она оставила приказ для генерала Суворова, чтобы Петру привезли из Ораниенбаума его скрипку и его мопса, а также послали к нему его доктора Людерса, его негра Нарцисса и его главного камердинера Тиммлера.
Простые люди радовались восшествию Екатерины в принятой в то время манере — напиваясь. В это воскресенье все питейные заведения были открыты для военных, которые уничтожили сколько смогли водки, пива, медовухи и шампанского. (Держатели кабаков и продавцы алкоголя позже подсчитали, что при восшествии Екатерины они потеряли на выпивке около ста пяти тысяч рублей; три года спустя заявки все еще шли через Сенат.) Дашкова рассказывала, как десятка три солдат ворвались в подвал, нашли бочки с венгерским вином и весело распили его из шляп{284}.
К вечеру количество пьяных и грабителей увеличилось, и среди крика и пения распространился слух, что пруссаки идут похитить Екатерину. Возникла опасность бунта, который не смогли бы подавить даже Григорий Орлов и его брат Федор. В конце концов лейтенанта Пассека (который находился под стражей всего двенадцать часов и ничего не выдал) послали разбудить среди ночи измотанную Екатерину и привезти в измайловский полк. Только после того, как солдаты увидели ее, они успокоились.
В письме Понятовскому, описывая главные события этого памятного дня, Екатерина отдает должное своим сторонникам:
«Орловы выделялись своим умением увлекать, своим предусмотрительным бесстрашием, заботой о мелких деталях, рассудительностью и авторитетом. В них много здравого смысла и щедрой смелости. Они восторженно патриотичны и честны, страстно преданны мне, друзьям и друг другу, как редко бывает у
