Хасаном? — спросил шкипера Антон.
— Я буду у руля, Хасан рядом. Если наткнемся на пограничный катер, он скажет, что проверяем мотор, — ответил Дата.
— А если не скажет? — спросил Антон, искоса глядя на побледневшего турка.
— Не скажет, пойдет на съедение рыбам. Займись делом, время не терпит!
Когда «Чайка» вышла из Карасу в разбушевавшееся море, турок-часовой, дежуривший на караульной вышке, поднес к глазам бинокль.
Дата что-то шепнул Хасану, ударив в бок локтем.
— Я Кара-Хасан, проверяю мотор катера! — стараясь перекричать ветер, крикнул старый турок.
Часовой опустил бинокль, запахнул плотнее бушлат и подставил ветру спину.
Пройдясь по площадке вышки, он вновь глянул в сторону пристани и подумал: для чего Кара-Хасан идет в море, неужели не мог дождаться хорошей погоды? Снова поднес бинокль к глазам. На прибрежной отмели увидел барахтающегося Кара-Хасана, а на гребне обезумевшей волны — «Чайку». Вспомнил, что моряками на шхуне были гурджи[8], и, ударив в колокол, поднял тревогу. Но уже было поздно, волны унесли шхуну, и она исчезла.
Весть о героическом поступке экипажа «Чайки» быстро разнеслась по всему Черноморскому побережью и вызвала общее одобрение. На каждой пристани и в каждом порту всегда есть свои отчаянные люди, искатели приключений, но и они никогда не решались задеть матросов этой шхуны: уважали и боялись. Все знали, что «Чайку» возглавляет безудержно храбрый, горячий и удачливый Дата Букия. «Его, видно, сам Нептун уважает», — говорили в портах. Когда Дата слышал такие разговоры, он беззаботно хохотал и говорил:
— Что удивительного! Охотник за горными баранами не боится вершин, а моряк — моря.
Но не только за лихость и мужество уважали экипаж «Чайки». Больше всего матросов привлекало то, что на шхуне все пользовались одинаковыми правами. И когда, на третий день после побега из Турции, «Чайка» пришла в Батумский порт, по просьбе Дата в ее паспорт хозяином был записан весь экипаж.
Глава седьмая
ЮНОША-КРАСАВЕЦ
Дата очнулся от воспоминаний, когда за брусом кормы на серебристую лунную дорожку рядом со шкиперовой легла еще одна тень. Шкипер поднял голову, — над ним стоял Антон, рулевой.
— Что-нибудь случилось?
— Накормить офицера? Жалко все-таки его, голодный.
— Жалеть его нечего, но накормить накорми, — Дата встал, потянулся, зевнул.
— Другим тоже надо бы поесть, — сказал Антон, отворачиваясь в сторону и хмуря брови.
— Пожалуйста, корми всех, кого набрали. Я ведь не запрещал? — Дата посмотрел на усеянный звездами небосклон.
— Ты не запрещал. Но сам-то я не могу этого сделать? Их накормишь, а что завтра сами есть будем?
— Корми всех! Мы ведь не в пустыне, чтоб бояться завтрашнего дня! — Дата вытащил из кармана бушлата кисет.
Антон нерешительно смотрел на Дата.
— Не слышал? Дай им поесть! — сказал сердито Дата. — А потом и с остальными нужно поговорить, поспрашивать, что за народ.
Антон сбежал в трюм. Дата разжег трубку и облокотился о борт кормы.
Пока Антон не сообщил, что все беженцы накормлены, Дата не уходил с кормы. Смотрел на море, окутанное бледными лучами луны, на потемневшие горы на востоке, за которыми была его родная деревня. Спеша к берегам Грузии, он мечтал: оставлю «Чайку» в Потийском порту, навещу мать, повидаюсь с родными, братьями и друзьями. Но, кажется, до этого еще далеко. С появлением «Тариэла» им овладели сомнения, ему не понравился вкрадчивый тон офицера, сообщившего, что в Сухуми большевики. Что-то было подозрительное в его поведении.
Может быть, лучше уходить? Но «Тариэл» и еще какой-то военный катер тщательно обшаривают подступы к городу. И как назло, море успокоилось, небо очистилось от туч. Была б непогода, Дата и ребята знали бы, как поступить.
Сейчас, в ясную ночь, ускользнуть невозможно.
А собственно зачем им бежать? Что они, преступники какие-то, что ли?
Дата оставил на палубе рулевого и пошел в каюту.
Связанный по рукам и ногам Тория сидел на табурете, прислонившись к стенке, и дремал. На шум шагов открыл глаза, но, увидев шкипера, отвернулся в сторону.
Дата усмехнулся. Расстегнув бушлат, сел на нары:
— Что, господин офицер, смотреть на меня неприятно?
Тория молчал, не шевелился.
— Говори только правду. Если бы я попал в твои лапы, ты б давно меня отправил на тот свет, Тория? Ну, что скажешь?
Офицер молчал. Шкипер подождал ответа. Потом встал и так бухнул кулаком по столу, что испуганный Тория выпрямился...
— Не слышишь, сукин сын! — Он сверкал глазами, как разъяренный бык.
— Не о чем мне с тобой говорить, — ответил Тория, глядя прямо в глаза Дата. — За что мучаешь? Если пули жалко, повесь камень на шею и брось в море.
Дата немного смутился, сжал кулак так, что хрустнули пальцы. Помолчали.
Дата подошел к иллюминатору и открыл раму. В каюту ворвался свежий морской ветер. Вдыхая его, он косо смотрел на Тория и раздумывал о чем-то.
— Антон, а, Антон! — позвал он рулевого.
— Здесь я, — послышался голос со шхуны.
Когда Антон вошел, Дата задумчиво смотрел на Георгия.
— Антон! — сказал рулевому Дата. — Освободи от веревок этого дурака, опусти его в трюм, пусть хоть умоется, — смотреть страшно. Он деникинский офицер, много грешков за ним водится, но что ж делать, — и он сын Адама.
Антон молча подошел к Тория и принялся развязывать веревки.
Шкипер отвел от пленника глаза и спросил:
— Кто тебя за язык тянул... Разве обязательно было рассказывать мне все свои мерзости?!
Антон распутал руки и ноги Тория и посмотрел на Дата, прохаживавшегося по каюте.
— И еще... — продолжал Дата, — сними бриджи и свои изящные сапожки. Антон выбросит в море. Если тебя узнают, и нам солоно придется.
Тория, вздыхая, начал растирать ноги.
— Совершаю преступление, отпуская тебя. Но черт с тобой, живи, — один человек мира не переделает. Как ты думаешь, Антон? — спросил рулевого Дата.
— Пусть поменьше болтает, не то и его, и нас, — Антон провел рукой по шее.
Дата глянул на Тория, будто спрашивая его, понял ли он Антона.
— Человек этот позабыл, что такое совесть. — Он посмотрел на Антона, потом опять на белогвардейца, который стоял мрачный, с опущенной головой.
— А может, есть еще что-то человеческое в нем? — спросил он сам себя.
— Возьми брюки и ботинки
