Во-вторых, если говорить серьезно, существовали благородные дела, которым я хотела помогать, благотворительные организации и движения, которые, по моему искреннему мнению, творили добро, например движение эффективного альтруизма. Но если я отказывалась публично признавать себя частью этого движения, мне становилось очень трудно распространять его идеи.
На самом деле я кое-что вынесла из краткого экскурса в «безыдентичность». Например, я перестала именовать себя сторонницей демократической партии, несмотря на то что при регистрации как избиратель указала именно такую партийную принадлежность. Но в конце концов я смирилась с тем, что у безыдентичности есть пределы. Что нужно уметь делать, так это не позволять идентичности захватывать власть над вашими мыслями и системой ценностей. Я называю это «не позволять своей идентичности раздуваться».
Что значит не позволять своей идентичности раздуваться
Не позволять своей идентичности раздуваться — значит думать о ней, просто констатируя факт, вместо того чтобы считать ее главным источником своей гордости и своего смысла жизни. Она — описание, а не флаг, которым нужно гордо размахивать.
Взять, например, моего друга Бена. Раньше он называл себя феминистом. Стоило ему услышать какие-либо доводы против феминизма, ему сразу начинало казаться, что враг напал на его племя; очень часто Бен обнаруживал, что уходит в глухую защиту, и никак не мог удержаться от того, чтобы не ввязаться в очередной спор с критиками феминизма.
И вот Бен решил немного ужать собственную идентичность. Он, как правило, по-прежнему отвечает «да», когда его спрашивают, феминист ли он, поскольку этот ярлык довольно точно описывает его взгляды. Но внутренне он теперь определяет себя скорее как «человека, согласного с большинством идей, составляющих консенсус среди сторонников феминизма».
Может показаться, что это мелочь, но по внутреннему ощущению разница очень большая. «Мне теперь гораздо легче оценивать дискуссии по их качеству, и я смог переменить мнение по нескольким вопросам», — говорит Бен. Что еще важнее, теперь ему легче не реагировать на стимул, который он называет «в интернете кто-то неправ», — непреодолимый внутренний зуд, побуждающий его ввязываться в непродуктивные интернет-дискуссии о феминизме.
Человек, не позволяющий своей идентичности раздуваться, радуется, когда его политическая партия выигрывает выборы. Но радуется потому, что считает эту партию более подходящей для руководства страной, а не потому, что другая сторона потерпела унизительное поражение. У такого человека не возникает искушения подразнить сторонников проигравшей партии, в отличие от некоторых демократов, которые язвили насчет «истерики правых»[210] после победы Обамы в 2012 году, или некоторых республиканцев, которые со вкусом описывали «причитания либералов» после победы Трампа в 2016-м.
Не позволять своей идентичности раздуваться — значит рассматривать ее как нечто, определяемое внешними обстоятельствами, и говорить себе: «Я придерживаюсь либеральных взглядов, пока продолжаю считать, что либерализм — правильная идеология». Или: «Я феминистка, но выйду из этого движения, если по какой-то причине приду к выводу, что оно приносит больше вреда, чем пользы». Это означает придерживаться собственных убеждений и ценностей, независимых от убеждений и ценностей своего племени, признавая — хотя бы мысленно, наедине с собой, — что порой первое расходится со вторым.
«Я республиканец, но не подпевала»
В течение всей жизни Барри Голдуотера называли «мистер Республиканец», «герой Старой Доброй Партии», «отец современного американского консерватизма» и «герой американского консервативного движения». В каком-то смысле все эти ярлыки были точны: Голдуотер, пламенный антикоммунист, верил в узкие полномочия правительства (федерального и отдельных штатов). Однако он на удивление успешно не позволял своей республиканской идентичности разбухать. В самой первой избирательной кампании — в сенат — Голдуотер предупредил: «Я республиканец, но не подпевала», имея в виду, что если он окажется несогласным с линией партии, то не станет плясать под ее дудку[211].
Это обещание избирателям Голдуотер выполнял до конца своей политической карьеры.
В 1970-х годах, когда республиканский президент Ричард Никсон попал под огонь критики за нелегальное прослушивание и прочие грехи, Голдуотер публично призвал его к честности. Когда Белый дом пытался объяснить результаты расследования вылазкой демократов, направленной на очернение президента, Голдуотер отстаивал честность сенатора-демократа, возглавлявшего расследование: «Я еще ни разу не слышал от него ни одного предвзятого заявления в пользу демократов»[212]. А когда Никсон продолжал все отрицать, несмотря на уйму обличающих его свидетельств, именно Голдуотер возглавил делегацию в Белый дом, которая информировала Никсона, что он потерял доверие и палаты представителей, и сената и может не сомневаться, что будет признан виновным. Назавтра Никсон подал в отставку[213].
В 1980-х годах, когда республиканский президент Рональд Рейган клялся, что понятия не имеет о деле «Иран-контрас», Голдуотер ему не поверил и заявил об этом публично. Журналист, освещавший деятельность Голдуотера в то время, писал: «Это типично для Голдуотера: представление об истине было для него важнее партийной лояльности и дружбы»[214].
Хотя Голдуотер всю жизнь придерживался основных консервативных принципов, его взгляды по отдельным вопросам иногда менялись. Например, он в конце концов признал права сексуальных меньшинств, поскольку они логически вытекали из его собственных взглядов: «Вам необязательно с этим соглашаться, но конституция не запрещает им быть геями», — заявил он[215]. Это не снискало ему любви товарищей по партии — консерваторов, как и поддержка абортов в 1980-х годах, когда Голдуотер проголосовал в пользу решения Верховного суда, признавшего право на аборт, по делу Роу против Уэйда.
