Книга Призраки осени - Юрий Некрасов

Саймон Глотвик смотрел на человека, справлявшего большую нужду в соседней клетке, и беспокоился за него. Стальные шарики, бегавшие по деревянным желобам внутри его тела, регулярно проваливались в дыры, проточенные червями или пробитые алкоголем. Сами черви ползали среди органов, но пока не покушались на них. Мужчина был плох. Йо-йо в его гортани дергалось туда-сюда, но доктор не вполне понимал, происходит это от потуг больного покончить с дефекацией или его дыхание блокирует слабый мышечный спазм.

– Сдавите горло, – попросил Саймон максимально вежливо и показал на себе как, – вот здесь, в районе адамова яблока. А то никак не могу рассмотреть, что у вас там.

Сосед тут же скомкал газету и уставился на Глотвика в ответ.

– Что-то не так, да? – в уголках губ мужчины застыл белый налет. – Мешает, как я кашляю?

– Мне пришло в голову, – искренне поделился Саймон. – Что люди болеют от тяги к искусству. Пóшло писать, что вышел на больничный из-за ангины. Но как звучит – катар дыхательных путей! Гром небесный! Органная музыка!!!

– Вы священник? – прищурился мужчина и стал натягивать брюки. Доктор успел заметить хрустальную полость в его подбрюшье. В ней плавали мелкие шипокрылые личинки, но стенки пузыря казались надежными и не пускали хищников в тело.

– Я – хирург.

– Надеюсь, – усмехнулся больной и спрятался в футболке. – Вы здесь не из-за баловства с ножом?

– Если можно так назвать ремонт человека.

– Капитальный ремонт? Или сезонное техобслуживание? – Мужчина протянул руку сквозь прутья решетки и церемонно пожал воздух, здороваясь. – Сэм Доплер.

– Саймон Глотвик.

Разговор затух, исчерпал запас необязательных для заключения тем.

Третью камеру занимал какой-то бродяга. Копы привели его завернутым в одеяло. Перед ужином молоденькая полицейская принесла ему разноцветные, не в размер шмотки, будто только что ополовинила гардероб младшего брата в пользу заключенного.

– Знаете какие-нибудь тюремные игры? – вскрыл молчание доктор Глотвик.

Сэм поежился, припомнив несколько историй из жизни. Обычно он оказывался по ту сторону решетки, но и здесь за свою судьбу особо не переживал.

– Предпочтете унижение или боль? – рискнул Доплер. Доктор наглухо задумался.

– Вообще-то я здесь проездом, – будто оправдываясь, начал Глотвик.

Бродяга, очевидно, заинтересовавшись разговором, повернулся к ним лицом. Он туго намотал одеяло вокруг туловища и стал похож на огромную полосатую гусеницу. Из дыры в ее боку торчали отдельные, похожие на перья пряди волос и крупный подвижный нос.

– Готов стать вашим проводником в увлекательный мир за решеткой! – продекламировал субъект и расхохотался. Он разбросал полы своего укрытия, одеяло полетело на пол. Вскочил и забегал по камере, голый, с неровно обритой головой. В одних шортах по колено. Доктор тут же ухватил взглядом многочисленные дороги на его худых руках: длинные строчки сбегали из-под мышек к запястьям, ныряли под кожу у локтевого сгиба. Казалось, выпусти тысячу муравьев, смажь им лапы красной тушью, они не сумели бы справиться тоньше. Наметанный взгляд различал воронки огневых контактов – человек ловил пулю не раз и не два. Когда заключенный повернулся к Саймону лицом, тот едва не вскрикнул от неожиданности – горло несчастного оказалось ободранной ракетной шахтой, из которой кто-то с мясом, проводами и коммуникациями выдрал всю начинку и разорвал связь с центром.

Заключенный не ведал, но допрыгивал последние денечки.

Его нить с телом была оборвана. Безжалостно и грубо.

– У меня там прыщ вскочил, или я вызываю в тебе материнские чувства? – странный малый вскарабкался с ногами на решетку и раскачивал ее, как шальной бабуин.

– Хееееееееееее, – обрадовался Сэм. – Вот так встреча! А тебя разве не увезли?

– Нет, а куда?

– Мы не держим убийц в участке, сразу отправляем в городскую тюрьму, так надежнее.

– О, господин коп! На одной ложке с нами. Оступились и не заметили закон?

– Зачем ты грохнул старика, придурок? – посерьезнел Доплер.

– В тебя тыкали когда-нибудь дробовиком?

– И не раз.

– Ты, конечно, складывал руки на затылке, вставал на колени и все такое?

– Бывало.

– И тебе не вышибли мозги?

– Пистолет в кобуре на щиколотке.

– Делишься с первым встречным?

– Я провел незабываемые полчаса в твоей краске. Ты мне почти как брат.

– У вас не идет горлом кровь? – вмешался Глотвик. Врача очень беспокоило то, что он видел. Первичный осмотр говорил, что дела у незнакомца висят на волоске.

– Мы не представлены, – раскланялся кривляка. – Винсент Таф, гость города.

– Почему ты был весь в краске? – продолжил Сэм.

– Она на меня вылилась.

– Когда вы дрались с Мо?

– Я не трогал чертова старика!

– Вам нужно лечь, язва может в любой момент прободиться!

– Спорим, там везде твои пальчики?! И потом – я лично видел, как ты выскочил из лавки с пушкой в руках…

– Ты сбил меня?

– Я был в той же машине.

– Эх! – смачно цокнул Винсент и заскакал по камере, высоко подбрасывая колени и шутовски хлопая себя по ляжкам. Саймон следил за ним с нескрываемым ужасом на лице.

– Перестаньте, прошу вас, – молил он. – Прекратите! Вы же погубите себя!

Доктор вырвался из кривых и ржавых объятий сна.

В соседней клетке на унитазе сидел мужчина и шуршал газетой. Когда Саймона привезли, все четыре клетки были свободны.

– Вы… – осторожно начал доктор. – Ваше имя…

– Сэм Доплер, – ответила газета. – Вы уже спрашивали.

Глотвик лег ничком на койку и притворился спящим. С момента своего ареста он никак не мог разобраться, где заканчивается кошмар и начинается пресная, понятная до десятого знака после запятой, повседневность. Решетки на окнах и вокруг хирурга утверждали хором, что нигде.

Дверь бесшумно отворилась. Саймон понял, кто-то вошел. Тень рассекла стену, к которой доктор лежал лицом. Любопытство взяло верх. Саймон украдкой оглянулся.

У последней незанятой клетки стоял коп и боролся со связкой ключей. Рядом безучастно – Глотвик пригляделся и понял, что принимает за равнодушие старательно натянутое возбуждение, – топтался высокий тип. Его руки были истерзаны в лохмотья.

Поймав взгляд доктора, незнакомец оскалился. Саймон Глотвик отвалил челюсть от восхищения и ужаса. Никогда прежде ему не доводилось видеть столь сложной и одновременно бесчеловечной имплантации зубов.