Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Жизнь научила Клюеву многим хитрым приемам, где что надо показать, где что изобразить, где что спрятать. Ей надо, чтоб про докторшу написали заметку, а хорошо еще, и сфотографировали бы. Она девка красивая, получится хорошо. Клюева наблюдала за народом, бегающим по коридору. Все зелень, зелень… Прошел только один старый и толстый, кричал что-то насчет стола, которого ему взять негде. Почему-то это успокоило Клюеву – значит, все тут, как у людей, чего-то не хватает, оттого и ругня. Потом к ней подошла девушка с длинными волосами, в короткой юбке и села напротив, красиво положив ногу на ногу. Натянутый на колене тонкий капрон отсвечивал холодно и нарядно.
– Я вас слушаю, – сказала девушка. Но ни блокнота не открыла, ни ручку не достала. И это Клюеву насторожило, она ведь не разговаривать сюда пришла.
– А вы записывайте, – сказала она.
– Вы говорите, говорите. Я сначала послушаю, – вежливо ответила девушка.
– Нет, вы записывайте, – повысила голос Клюева.
– Позвольте мне самой знать, что мне делать, – строго сказала та, и Клюева поняла, что ничего не добьется, если будет настаивать. Девица из невозмутимых, у нее ничего не дрогнуло, позвольте, говорит, мне знать – и все!
Клюева стала рассказывать. Она начала издалека. С того, какой был в тот день гололед и как эти проклятые дворники посыпают солью только у себя под носом. А у них есть тротуарчик, который никто своим не признает, и он всегда не посыпанный, на нем она и загудела. И надо же, как неудачно. Ей бы падать лицом вперед, ну, расквасила бы себе нос, а она устоять хотела, зашаталась, а разве устоишь, когда лед как полированный. Ну и упала на бок, а ноги под себя, и кость – в бульон, она ведь высокая, тяжелая. Девица слушала ее, не мигая, и Клюева стала понимать, что вся эта история про не посыпанный солью тротуар ей не интересна.
– Да я не про себя говорю! – закричала Клюева. – Ничего мне не надо. У меня все есть. Я про докторшу! – Но тут девицу словно ветром сдуло, выскочила из кресла и кинулась навстречу женщине с аэрофлотской синей сумкой через плечо. У женщины лицо было усталое, и улыбалась она через силу.
– Ася! – закричала девица. – Ася! Приехала! – Потом повернулась к Клюевой и говорит: – Вы меня извините. – Вежливо так говорит.
– Извиню, – ответила Клюева. – Если недолго. Оставшись одна, она постаралась сформулировать свое требование к газете коротко и убедительно. Потому что поняла – начала не с того, в конце концов, сколько людей ломают в Москве ноги, кому это интересно слушать? А вот что врач молоко и мясо носил, а потом целый день барахло ее таскал на десятый этаж, это – поищите. Вернется эта невозмутимая девица, Клюева ее спросит: а вам такое когда-нибудь встречалось?
Ася села за свой стол и провела по нему ладонью. Пыль. Она сама всегда ее вытирала, знала, что технички тут недобросовестные. Машинально взяла листок, стала протирать стекло.
– Ну? – спросила она Калю.
– Крупеня требует, чтоб тебя восстановили. Вовочка против.
– Зачем меня вызвали?
– Это самодеятельность Коровы. Стихийный порыв.
– Что они говорят?
– Считают, что ты ни при чем. А обсуждать всю эту теорию без тебя не хотят.
– Я нужна, чтобы пообсуждать?
– Но ты-то зачем приехала?
Если бы можно было это сформулировать! С той самой минуты, как она не нашла в порту своих старичков соседей, Ася потеряла уверенность, что поступила правильно, уехав. Она тогда все возложила на случай. Отправься первым самолет в Москву, она бы сразу вернулась. Но первым улетал самолет домой. Он был самый первый из всех, поднявшихся после пурги. И эту случайность она восприняла как судьбу. Дальше все было уже хуже. Во-первых, Аркадий вопреки всем своим домоседским убеждениям сказал, что ее отъезд – просто побег. Что независимо от приказа (как не стыдно испугаться бумажки!) она обязана была дождаться товарищей. Это, мол, элементарно. Потом начались звонки, которые делились на соболезнующие, злорадные и радостные. Она отдавала себе отчет, что здесь, на работе, уже сомкнулся строй, заполнилась брешь от ее отъезда. Кого-то повысили, кого-то передвинули. Теперь ей предстоит вламываться в тесное штатное расписание – ее возьмут, ее ценят, но для этого кого-то опять переведут, кого-то понизят. Ах, Ася, Ася, ну кто же думал, что ты вернешься?
А потом пришла телеграмма. Корова подписалась – Ченчикова. Это тоже кольнуло. Но ведь она сбежала, чего же она хочет от людей, которые ездили по ее же делу? Она показала телеграмму мужу.
– Ехать?
– Суетишься, Асек, суетишься, – сказал он. – Теперь уж все взвесь как следует, чтоб снова не пришлось бежать. Я-то из тех, кто упорствует в своих ошибках. Даже если б и уехал по глупости, не вернулся бы. Но ты – не во мне, а я не в тебе. – Это было любимое выражение их дочери, когда она пыталась объяснить возникавшее непонимание между нею и родителями. „Вы не во мне“ – и все! И нечего объяснять, все равно не поймут.
Тогда она позвонила Марише, Марише-провидице. Марише – доброй душе. И почувствовала: Мариша мямлит. И оттого, что все вокруг будто сговорились быть нерешительными, она снова решила все предоставить случаю. Если ее завтра же, не ущемляя никого, примут на работу – пусть все горит синим пламенем. Пусть бухгалтерия перешлет ей расчет, а Мариша – вещи из гостиницы. Пусть простит ее гениальная женщина Анжелика Ченчикова, а Олегу и Тасе она напишет письмо. И все. Потому что до остальных ей, в сущности, дела нет.
Случай, случай… Конечно, ее возьмут на работу, что за вопрос, Ася, дорогая! Но надо переждать с недельку. Во-первых, Сиваков снова запил, это после распоследнего предупреждения. Надо решать с ним вопрос, сколько можно оглядываться на его больную жену. Во-вторых, Лосев решил идти на пенсию, но попросил дать доработать до весны, пока не позовут к себе сад и огород. Пошли ему навстречу, он мужик хороший, может, действительно, возле земли легче переживет разлуку с газетой? Так что, Асенька, видишь, как все хорошо складывается, останешься с нами. Мы тут меньше пижоны, а больше работники. Погоди чуток! И Ася купила билет. И снова – случай: всегда очередь, а тут – бери, пожалуйста. И солнце в небе яркое, громадное – лети, Ася, спокойно. И она прилетела, даже на десять минут раньше, чем полагалось, и села на таком солнечном аэродроме, что сосульки вокруг плавились и сверкали, как весной.
Клюева терпеливо ждала. Стоит тебе сломать ногу – и торопиться станет некуда, стоит сломать руку, и выяснится, что половину дел можно вообще не делать. Вообще жизнь редакции настроила ее на философский лад. Бегает, суетится модная, бледная молодежь. И все – с руками, с ногами, с головами, наверное, даже с высшим образованием. Шасть в одну сторону, шасть – в другую, и все одни и те же, одни и те же. Или уж очень похожие? Клюевой хотелось остановить их и рассказать про то, что ежели у человека сломана нога и бежать нечем, то оказывается, что и бежать-то незачем, и это надо бы всякому человеку знать…
Но потом и ей надоело ждать, и она, впрягшись в костыли, пошла по коридору. Куда убежала длинноволосая, она не знала, искать ее по комнатам не считала нужным, и Клюева пошла по единственному известному ей в этом здании маршруту – к кабинету главного редактора. В предбаннике никого не было, обитая темно-вишневым дерматином дверь была полуоткрыта и уже не пугала этим, а приглашала. И Клюева вошла.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
