Глава сорок третья
Прозора считала, что её муж Даниил, по прозвищу Лоза, в последнее время совсем свихнулся с этим своим подземным городом!
Мало того, что он с Головачом и ещё несколькими упрямыми мужиками закончили отделку обеденной залы и спален. Теперь строители решили перейти к сооружению… подземной часовни!
Поскольку ей полагалось быть высокой, то умельцам приходилось углубляться в землю, так что желающие попасть в часовню, должны были спускаться вниз по ступенькам, а не, как положено, подниматься наверх.
Услышав о часовне в первый раз, Прозора несказанно удивилась:
– Уж не собираешься ли ты остаток жизни провести под землёй?
– Кто знает, – туманно ответил Лоза.
Ради своей часовни он и снял со сторожевого поста часового, отчего вся их затея с подземельем могла бы провалиться, как ни смешно это звучит. Холмчане не заметили мунгальских разведчиков.
Хорошо хоть их заметили бабы, возвращавшиеся с реки. При виде всадников они успели спрятаться в сильно поредевшие осенние кусты боярышника.
Прибежали они в село перепуганные. Рассказывали об увиденном, частили, перебивали друг друга, но и так было ясно – пришла беда. То, к чему холмчане так долго готовились, наступило и чуть не застало их врасплох.
Начали поспешно собираться, и Прозора в который раз пожалела, что пустила на самотёк дело, которому без женского догляда и так много чего недоставало.
Мужики в одном из переходов подземелья устроили птичник – ни кудахтанье кур, ни пение петухов наверху не было слышно, а вот что делать с коровами и свиньями, не подумали. В конце концов удалось спустить вниз трех коров и разместить там, где думали устроить кладовую. Свиней размещать было некуда. Мужики прятали глаза и поясняли, что монголы свинину не едят.
Двух свиней все же быстренько зарезали, хотя разделывать их пришлось уже внизу.
Теперь отряд монголов заметили издалека. Те ехали не спеша, что, конечно, селянам было на руку. Спрятались быстро и бесследно.
В то, что их убежище надежно, убедились ещё тогда, когда водили за нос тиуна Грека. Получилось, что они скинули с престола такого большого человека, как тиун, чего не удавалось даже епископу Нифонту.
Трубы, по которым в подземное убежище поступал свежий воздух, были придуманы Головачом. По его рисункам гончар сделал их, проявив и свою смекалку. Соединялись между собой глиняные трубы составом, который сам Головач и замешивал. Мальчишки подсмотрели, что входил в него песок, какая-то похожая на муку серая пыль и ещё что-то, что так и осталось невыясненным, – мастер соглядатаев прогнал.
В общем, дышалось подземным жителям легко, дым из печки, на которой готовили обед, уходил по трубе к болоту и там стлался над ним, не вызывая подозрения у постороннего. Болото было огромным, топким, в нем всё время что-то хлюпало, булькало, вырывались наружу пузыри, так что неприятное место обходили обычно стороной и свои, и чужие.
Однако же, как бы хорошо ни ощущали себя холмчане в подземелье, наверху, в своих домах, было несравнимо лучше, потому им больно было думать, что там сейчас хозяйничают басурманы.
Потому мужики и стали сразу подступать к Лозе: мол, тиуна напугали, не грех бы и незваных гостей пугнуть. А то и утащить кого. Выглянувши наверх, один из мужиков услышал, как они говорили между собой. Срочно позвали Прозору, она тоже послушала и растолмачила: внезапное исчезновение жителей монголов напугало. Они остерегались даже спать, не охраняя себя, так что подобраться к ним будет не так-то просто.
Но и мужики были не лыком шиты. На вторую ночь решили выпустить наверх одного – смерда по кличке Рваное Ухо. Когда-то он недолго побывал в плену у монголов, откуда бежал, но успел у них научиться кое-чему.
По словам Рваного Уха, он сумеет так бесшумно подкрасться к часовому у дальней избы, что и травинка под ним не шелохнётся!
Лоза разрешил, и Рваное Ухо приволок в подземелье полузадохшегося мунгальского воина, придавленного монгольским же способом с помощью шелкового шнурка.
– Что мы с ним будем делать? – строго спросил Лоза. – Али своих ртов недостаточно?
– Мало ли… За коровами пусть ходит, а наверх выйдем – холопом моим станет. Ежели, конечно, вы позволите, – спохватился Рваное Ухо. – Мне ж одному на пашне впору тем же шнурком удавиться. Жена одних девок таскает хоть самих в плуг запрягай!
Добровольный разведчик хоть и не так понимал язык, как Прозора, но кое-что узнал.
– Забоялись нечистые! Друг дружке сказывают, мол, село проклятое. Мол, на русских злых духов управы нет.
Слов нет, холмчане собой гордились. Многие ли сельчане на Руси догадались не только соорудить себе такое убежище, но и одним своим существованием до смерти напугать вооруженных вражеских воинов!
– А ещё их главный – они его юз-баши называют…
– Сотник, значит, – подсказала Прозора.
– Так сотник этот злодейство супротив нас замыслил. Ежели, бает, нечисть какую увидите, жгите ту избу, в которой она завелась, не жалеючи!
– Известно, не своё, так и не жалко! – загалдели мужики. – Жечь! Кому-то, значит, примерекается, а нам жилья лишаться?!
– А что бы нам – коли мы и есть те самые злые духи – не разозлиться? -предложила Прозора. – И одну избу для острастки сжечь! Вместе с нехристями.
– Чью? – в один голос выдохнули мужики. Кто же с легким сердцем отдаст свою избу на сожжение?
– Они и сами могут поверить в то, что село проклятое, и спалить его вовсе…
Холмчане стали чесать затылки – что делать?
– Сожжем избу Раздорихи, – предложила Прозора. – Она нынче одна живёт, сын в дружине князя… А напасть кончится, всем селом отстроим ей новую избу. Изба её как раз напротив нашего дома, где теперь живет их сотник, пусть он первый и напугается!
Мужики с её предложением согласились, вот только сжигать монгольских воинов вместе с избой Лоза наотрез отказался.
– Пожалел? – едко спросила Прозора. – Ты уже забыл, что сделали с нами эти звери?
– Не забыл, – спокойно ответил её супруг. – Но мы – не звери. Ворвёмся в избу и скрутим их.
– Кто-то говорил о лишних ртах…
– Станут есть то же, что и мы. Потом отдадим пленных князю, пусть он их судьбу решает… Небось, посчитаем, сколько они съедят!
– Ежели князь к тому времени сам жив останется, – заметил Рваное Ухо.
– Что ты такое говоришь?! – возмущенный Лоза сжал кулаки. – Как смеешь такое… о князе!
От неожиданности смерд отшатнулся, а потом соболезнующе глянул на Лозу.
– Значит, ты, боярин, не догадываешься? Мунгалы-то Лебедянь осадили!
