1.
Закрой глаза
Это легко.
Во влажном тумане воображаемого мира стояла Наташа: школьная форма, волосы убраны в два хвостика с белыми бантами. Шрамы на лице — синяки, подтёки, царапины.
Ты не боишься больше?
− Надеюсь, что нет.
Конечно, Маша храбрилась. Она боялась до дрожи — ей до сих пор казалось, что вокруг пахнет паленой кожей и что Цыган притаился где-то в тени, смотрит на неё горящими глазами, застывшими на облезлом, опаленном лице.
− Куда мы еще пойдем? Что ты ещё увидела?
С закрытыми глазами можно представить всё, что взбредет в голову.
С закрытыми глазами кажется, что где-то рядом притаились призраки. Не Цыган, а другие. Злые.
А ещё с закрытыми глазами проще поверить, что ты не сошла с ума.
Наташа протянула руку. Маша представила, как берет её за ладонь, ощутила теплоту кожи. На самом деле ощутила! Изгибы пальцев, хрупкость ладони. Что может быть реальнее реального рукопожатия?
Что-то отвлекало. Лёгкий зуд, пробиравшийся по коже, от плеч, по спине, по животу. Хотелось непрерывно чесаться, будто Машу кусали десятки клопов. Нервное?..
Пойдем!
Сквозь веки проникал мягкий электрический свет. В сером тумане был виден только Наташин силуэт.
Делая первый шаг, Маша понимала, что всё ещё находится в детской комнате на втором этаже — там, где Наташа предложила спрятаться, куда её мама точно не зайдёт в ближайшее время. Попыталась сориентироваться вслепую, где дверь, а где кровать, где окно, а где шкаф.
Как бы не стукнуться лбом о какой-нибудь угол или не свалиться с лестницы.
Первый шаг.
Куда она идет? В каком мире? В реальном или в том, где призрачный силуэт тащит её, словно кролика в нору? В мире за нарисованной дверью?
Второй шаг.
Маша чувствовала под ногами сначала ковёр, которым был укрыт пол в комнате, потом упругость досок, а затем даже сквозь носки проник холод шершавого бетона.
Шаг — мелкие камешки остро впились в пятку. Шаг — Маша пожалела, что не надела какую-нибудь обувь. В шкафу осталось что-то от Наташи. Наверняка бы налезли какие-нибудь сандалии. Шаг — веди меня так далеко, как пожелаешь!
Наташа обернулась:
Уже почти пришли!
Еще шаг — судя по хрусту, осколки стекла — но боли не было.
Свет сквозь веки мигнул, сделался насыщенней, темнее. Наташа, обволакиваемая этим светом, потеряла четкость, стала размытой, как на плохо получившейся фотографии. Маше пришлось сосредоточиться, чтобы вернуть детали: клетчатая юбка, гольфы до колен, красные сандалии.
Пришли, можно открывать глаза
Картинка стерлась, уступая место реально миру. Хотя, это ещё большой вопрос, какой их миров действительно реален. Мало ли что можно увидеть глазами.
Маша заморгала, оглядываясь. Она оказалась в крохотном помещении — не больше двух метров в стороны. Всюду полки, заставленные деревянными и бумажными коробками. Прямо перед Машей две трехлитровые банки. Одна заполнена до краев иголками. Вторая — лезвиями от ножниц.
− Мы в подвале? Что мы здесь делаем?
Не знаю точно. Просто… надо будет посмотреть, что в ящиках. Это важная точка. Пересечём её — и всё узнаем.
Маша подошла к банке с иголками. Иголки были разных размеров, торчали в стороны, словно пытались проткнуть толстый стеклянный бок.
− Кто тебе говорит, куда идти?
Бабушка сказала. Когда-то давно. Она закладывала знания мне в голову маленькими порциями, каждый раз, когда я сюда приезжала. Будто предугадала, что произойдёт потом.
− Подстраховывалась? — Маша усмехнулась. — Прости, конечно, но у меня до сих пор каша в голове. Ты говоришь, что знаешь, куда идти и что делать, потому что у тебя есть знания. Но иногда даже не догадываешься, что тебя ждет. Баба Ряба могла бы рассказать и получше.
Она не успела. Человек из администрации ее опередил.
Маша подняла банку с иголками, повертела ее, встряхнула. Иголки внутри издали звук, похожий на тот, как мама пересыпала рис.
− Видишь что это за банка?
Вижу. Твоими глазами. Баба Ряба втыкала эти иголки в пороги дома, чтобы не впустить внутрь злых людей. Иголки портились, как только злые люди подходили слишком близко или пересекали порог. Тогда бабушка убирала их в эту банку. Каждая иголка хранит в себе негативный заряд, злобу, которую хотел пронести человек
− Злые люди приходили так часто?.. — Маша, прищурившись, разглядывала иглы.
Заостренные кончики блестели в свете лампы. Столько зла в одной банке…
Может быть, это был один и тот же человек.
Это мысль. Маша вернула банку на полку.
− Что мы должны вообще здесь найти? Что-то конкретное?
Вещи.
− Какие-то определенные вещи?
Я не знаю. Надо брать и смотреть
Маша потянулась к пухлой бумажной коробке, что стояла под банками. Дно у коробки покрылось паутиной, углы наполнились темной влагой. Она выдвинула коробку наполовину, в хмуром свете лампы разглядела беспорядочно сброшенную одежду. Тут валялись свернутые в ком джинсы, несколько рубашек, футболка без рукавов с картинкой орла в центре, еще серый свитер, темные брюки, цветной сарафан. Перемешано в кучу, утрамбовано, торопливо засунуто и забыто.
− Чьё это, знаешь?
Я пока не…
Пальцы коснулись лохматого края свитера.
Рите было двадцать четыре. Однажды кто-то вломился в квартиру, которую она снимала на краю Питера. Неизвестный бил её по голове до тех пор, пока Рита не потеряла сознание. В редкие минуты просветления она помнила шум колес, ощущала спертый запах горелой резины и бензина, больно ударялась голыми коленками о дно автомобиля.
Ей плеснули в лицо холодной воды. Рита заморгала и увидела перед собой пожилую женщину, этакую деревенскую бабушку. У бабушки на голове был платок, одета она была в цветной старенький халат с передником. Бабушка произнесла: «Как жаль, как жаль», а потом взяла ножницы и воткнула Рите в глаз. Сначала было не больно, только в голове раздался громкий хруст, словно кто-то ломал руками лед. Боль пришла позже, когда бабушка выдернула глаз, потянув за собой тонкие окровавленные сосуды. Рита хотела закричать, но рот ей заклеили скотчем, перед этим воткнув между зубов что-то плотное и мягкое. Носок.
