Книга Танец семи вуалей - Наталья Солнцева

Москва, лето 1909 года

Самойлович продолжал на новом месте старые забавы. Ему стоило некоторого труда возобновить связь с графиней Олениной. Однако он никогда не жалел усилий для собственного развлечения. Эмма опять отдалась ему – с прежним пылом, с жаждой досадить мужу, демонстрирующему холодность и равнодушие.

Самойлович наслаждался этой партией. Карты не доставляли ему всей полноты ощущений. Играть людьми куда увлекательнее.

– Как у тебя с Эммой? – спрашивал он графа при встрече. – Заслужил прощение?

– Я думаю только об Иде, – признавался Оленин. – Хочу к ней, в Париж. Не видеть ее – настоящая пытка!

– За чем же дело стало?

– За деньгами, брат… за деньгами. Тесть на поездку не даст, а имение закладывать боязно. Во второй раз я его не выкуплю.

Как-то они сидели в ресторане, где отставной офицер обмывал крупный карточный выигрыш. В ведерке со льдом охлаждалось шампанское, официант принес целое блюдо устриц и лимоны.

– Везучий ты, – качал головой Оленин, раскрывая раковину с моллюском.

– Кому любовь не дается, тому масть идет, – посмеивался Самойлович.

– Возьми меня с собой играть!

– Тебе нельзя. Без гроша останешься.

– А вдруг наоборот? Выиграю и махну в Париж… к Иде! – мечтательно произнес Оленин.

– С женой?

– К черту жену! Угораздило же меня связаться с этакой жабой! – посетовал граф. – Как я раньше не разглядел в ней сего сходства? Усядется напротив, вылупит пустые глаза и вздыхает, раздувая свои пышные телеса, точно лягушка. Любовь слепа, брат.

– Разве ты любил Эмму?

– Самую чуточку… но любил. Она даже казалась мне прехорошенькой. А нынче взгляну – с души воротит. Зато она так и льнет ко мне, так и ластится. – Ластится, – кивнул Самойлович. – Льнет. Да только к тебе ли, дружище? Про ребеночка-то не запамятовал?

– Бог с ним, с ребеночком…

– Ежели ты женку с любовником застанешь, тебе карты в руки. Козыри! Сможешь веревки из нее вить. Она для тебя и денег выпросит у отца.

– Думаешь, выпросит? – оживился Оленин.

– Непременно. Надо же ей заглаживать провинность?

– Вздор! Эмма согрешила по глупости, случайно. Более не посмеет…

– Экий ты доверчивый, граф. Женщины – создания ветреные, легкомысленные и падкие на удовольствия. Они все порочны от рождения.

Самойлович со свойственным ему азартом предложил графу план.

– Скажешь Эмме, что едешь в Английский клуб на всю ночь, а сам нагрянешь через часика два-три, в разгар любовной потехи – и застанешь изменщицу врасплох.

Оленин выслушал его со скептической гримасой, но согласился. Откуда ему было знать, что Самойлович собирается сыграть в сем водевиле главную роль и повеселиться от души?..

* * *

Окна супружеской спальни Олениных выходили во двор. У самого дома росла цветущая липа, ее аромат лился в комнаты через распахнутые окна, кружил головы и будил плотские желания.

Эмма, не подозревая подвоха, впустила Самойловича, который не преминул воспользоваться ее слабостью и склонить ко всякого рода любовным «изыскам», порой совершенно неприличным. Натешившись вдоволь, он будто невзначай глянул в окно, крикнул: «Граф едет! Надобно прыгать!» – сиганул вниз со второго этажа, упал на колено, поднялся и, хромая, кинулся прочь.

Вся еще разгоряченная его ласками, Эмма свесилась в окно, вне себя от стыда и страха, и попалась на глаза мужу, который стоял у подножия липы. Он все прочитал на ее лице…

Та же волна, которая заставила его сомкнуть пальцы на горле служанки, захлестнула графа. Он одним махом взлетел по ступенькам и ворвался в спальню. Эмма оцепенела, резко попятилась, споткнулась о ковер и опрокинулась навзничь. Оленин навис над ней, потрясая кулаками.

Она закричала. Он ударил ее, попал во что-то мягкое и теплое, выругался, ударил еще раз – наотмашь, по лицу, схватил за распущенные волосы… застонал, разжал пальцы и выпрямился. Эмма лежала у его ног, испуганная и дрожащая, в слезах, в одной нижней юбке.

– Кто он? – взревел обманутый супруг, бросая дикие взгляды на смятую постель и разбросанные по комнате предметы женского туалета. – Говори, или я убью тебя!

Это новое предательство оскорбило его. Да, он разлюбил Эмму и открыто поклонялся другой женщине. Но его измена не простиралась дальше мыслей и эротических грез. Ежели бы Ида была к нему благосклонна! Однако та не замечала Оленина и тем самым уберегла его от греха. Он даже Фросю, в сущности, не тронул: вовремя опомнился, очнулся от наваждения. Чуть не придушил, правда… но ведь та осталась жива и невредима, поехала с ними в Москву, продолжает получать жалованье как ни в чем не бывало. Ходит, потупившись и краснея, мимо графа, а он ничего не чувствует… никакого вожделения не испытывает, ни капельки. Шаровары и тюрбан Иды жена приказала сжечь на заднем дворе, и он не противился. Принял как должное.

Нет, он решительно не виноват перед Эммой. Ладно, пусть все-таки виноват… самую малость. Но она перешла черту дозволенного, презрела всякую мораль, всякий семейный долг! Беззастенчиво предается разврату и пороку прямо перед носом у мужа!

– Убей, убей же меня! Или я сама это сделаю! – истерически выкрикивала Эмма, валяясь на ковре в непотребном виде. Ее полные груди казались безобразными и мясистыми в сравнении с едва выступающими холмиками Иды и девичьими формами Фроси.

– Ты мне противна, – вырвалось у Оленина. – Убирайся к своему любовнику! Вон из моего дома…

– Это не твой дом. Здесь все оплачено моим отцом! Таких слов он от Эммы не ожидал. Лучше бы она ударила его, обозвала как-нибудь, призналась в любви к другому.

– По крайней мере я не сплю с лакеем! – мстительно выкрикнула жена, глядя на него снизу вверх. – Не обнимаюсь с извозчиком!