Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
Делать было совершенно нечего, поэтому я решила зачаровать платок Корвина. Веял свежий ветерок, палило, но не испепеляло солнце. Захватив рабочую шкатулку, я увидела распахнутую дверь и террасу – без гостей, но заставленную пальмами в горшках.
Я осторожно подогнула срез платка, сколола его булавками, обметала край обычными стежками, а вдоль линии сгиба проложила зигзагообразные стежки – именно над ними я и собиралась колдовать. И вот волшебство началось. Едва дыша, я прокалывала иглой ткань и аккуратно затягивала стежок – шаг за шагом, стежок за стежком, – делая шов невидимым ни с лицевой, ни с изнаночной стороны, пряча его в подгиб. Золотистый луч, слабо просвечивая сквозь тонкую материю хлопка, все глубже погружался в подвернутую ткань.
Через некоторое время тьма проклятия, словно испытывая мое терпение, прокралась в мою работу. Отогнав ее прочь, я закончила одну сторону платка и принялась за другую. На сей раз справиться с проклятием оказалось легче, чем тогда, в Галатии, и все же, закончив вторую сторону платка, я почувствовала страшную слабость. Опустив платок на колени, я дала отдохнуть глазам и погрузилась в раздумья.
Я вспоминала историю, найденную Корвином в старинных свитках, про женщину, потерявшую дочь и утратившую дар чародейства. «Все мои попытки сломить сопротивление капризной иглы не принесли мне большого успеха», – подумала я. Я начала терять способности к колдовству, впитанные мной с молоком матери, только после мятежа Средизимья. И произошло это не мгновенно и не сразу, но чем быстрее весна переходила в лето, тем больше трудностей вызывало у меня сотворение чар. Однако в отличие от других у меня никто не умер – ни родные мне люди, ни мои ближайшие друзья.
И вдруг меня как громом поразило – мой брат, он же в каком-то смысле ушел из моей жизни. Я лишилась его. Он исчез безвозвратно, может быть, навсегда: по своей ли собственной воле или по воле случая, но он стал изгнанником, и больше я его никогда не увижу. Впрочем, я потеряла его раньше, еще до того, как он согласился на предложение Теодора и покинул страну. Он предал меня ради своих целей. Из-за него я могла умереть, из-за него принесла в жертву свои идеалы.
Я скорбела.
Скорбь, осознала я и даже вздрогнула от изумления, скорбь роднила меня с той древней пеллианкой. Я догадалась бы об этом и раньше, если бы не ушла в себя, пытаясь понять, что со мной происходит и почему тьма вторгается в мое мастерство, если бы внимательнее вслушалась в слова Лиеты, жаловавшейся на потерю волшебного дара после смерти мужа. Скорбь размыла границы между белой и черной магией, скорбь подорвала наши способности к волшебству. Лиета не накладывала проклятий, но выбивалась из сил, пытаясь удержать свет чар в то время, как внутри нее все вопило от горя. Я скорбела по брату, нашей дружбе, нашей семье и нашему будущему: теперь уж мне не суждено сшить подвенечное платье для его невесты и покачать на коленях племянниц и племянников, не суждено преподнести ему кусок свадебного галатинского торта или пеллианской баки на моей собственной свадьбе.
Слезы покатились по моим щекам, закапали мокрыми пятнами хлопковый носовой платок. Несколько месяцев после мятежа я пребывала в полнейшем смятении, пытаясь, вместе с остальными моими согражданами, приспособиться к миру, где подобные вспышки насилия возможны. Затем пожар, убытки, тревога за будущее Алисы и Эмми, попытки сохранить ателье. Я так и не нашла времени остановиться, погоревать над потерями, которые, невыплаканные и невысказанные, снежным комом нарастали во мне.
Наконец я сложила ткань и скрепила ее иглой с нитью. Я ощущала странное успокоение. Ни к чему торопиться с чарами, сейчас они не важны. Сейчас надо посидеть неподвижно и погрустить.
К вечеру я закончила платок для Корвина. Тьма проклятия продолжала витать над моими стежками, но теперь я отгоняла ее невозмутимо и бесстрастно – я, наконец, поняла, против чего я сражаюсь. «Возможно, мое чародейное искусство не будет прежним, – подумала я, затягивая узелок и обрезая нить. – Все течет, все меняется – нам больше не жить вдвоем с братом в нашем маленьком домике, не праздновать дни рождения, опиваясь сладким вином и объедаясь черносливовым кексом, не смотреть бега, блаженно развалясь на лугу ипподрома.
Ничего не поделаешь – придется принять эти изменения и признать, что изменилась и я сама. Возможно, я стану новым человеком и опять научусь с легкостью творить новые чары».
31
Покончив с платком, я вышла на террасу. Там меня и отыскал лейтенант Вестланд.
– Мисс Балстрад, я явился, как только смог… – Он запнулся, увидев мои покрасневшие глаза и заплаканное лицо. – Вам уже все известно?
– Нет… Я… – Я закашлялась, прочищая горло, а заодно и мысли. – Что случилось?
Я предполагала встретиться с братом Теодора только в момент отплытия домой: Мерхевен поручил ему присмотреть за «Кречетом» в порту.
– Полагаю, они адресованы вам, – Баллантайн сунул мне в руки пачку бумаг, небрежно перевязанных красной лентой.
Это же письма, догадалась я, они последовали за мной вначале в Саутли, затем сюда, на саммит.
– Я их не вскрывал, – поспешно добавил лейтенант, что показалось мне совершенно излишне, пока я не присмотрелась внимательнее и не увидела, что дешевая печать из красного воска сломана и от нее остались лишь раскрошенные оранжевые пятна.
– Но кто-то их вскрыл, – пробормотала я, пробегая глазами печатные буквы, выведенные старательной, но неумелой рукой на третьесортной шершавой бумаге.
– Когда я наткнулся на них, они уже были распечатаны, и, должен признать, я прочитал их. Могу я спросить, кто их написал?
– Байрон Бордер, – ответила я, но брат Теодора ждал от меня дальнейших объяснений. – Простой рабочий из одного города, который мы проплывали, из Хейвенспорта. Я сказала, что он может писать мне.
Я пересчитала письма, их оказалось четыре, и взялась за первое из них. Орфографические ошибки меня не особо смущали, но вот ученический корявый почерк Бордера разобрать было довольно сложно. В галатинских школах детей обучали до двенадцати лет, но множество мальчишек и девчонок бросали учебу, так ее и не закончив, и нанимались на работу, чтобы обеспечить себе кусок хлеба. Почерк – почерком, но смысл посланий Бордера был для меня кристально ясен.
– Надо найти Теодора, – сказала я, поднимая глаза на Баллантайна.
Четверть часа спустя мы укрылись в комнате Теодора. Аннетт примостилась на краешке стола. Теодор с Баллантайном у окна сосредоточенно изучали письма.
– Где ты их отыскал?
– Разумеется, я не имел никаких прав рыться в столе у адмирала, – Баллантайн втянул голову в плечи, – но мне нужны были карты приливов и отливов, а адмирал забыл оставить мне копии. Я признаю, что это вопиющее нарушение…
– Протокола, этикета – да! Но, черт побери, Мерхевен украл их! – придушенно взревел Теодор. – Так что мне нет дела до того, что ты там нарушил!
– Командование Королевского флота с тобой, боюсь, не согласится, – промямлил Баллантайн, переминаясь с ноги на ногу.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
