— Нет! Это я была не в адеквате, когда повелась на него!
— Дура. Стал бы я тебя догонять, если бы не знал, как ты Максу дорога? Он сейчас под кайфом, и не по своей воле. Разве сама ты не была в подобной ситуации? Завистливые сучки заигрались. Но ты же, Мышка, умная — всё понимаешь, правда?
Я мотаю головой, а перед глазами довольное лицо Максима, тонкие руки у него под футболкой, тёмные волосы девушки, рассыпавшиеся по его коленям. Я ему этих удовольствий дать не могу. Не умею, не знаю как. А она может. Может и даёт.
Сил на мысли не остаётся, все уходят на то, чтобы как-то купировать разрывающую боль в груди, и я просто обмякаю в руках Должанова.
— Рома, отвези меня домой, пожалуйста, — утыкаюсь носом ему в грудь и всхлипываю. — Пожалуйста.
— Ладно, поехали, — Должанов вздыхает и гладит меня по голове. — Тебе надо прийти в себя и поспать.
Он как безвольную куклу усаживает меня на переднее сиденье своего Мерседеса и пристёгивает, потом снимает куртку и набрасывает как одеяло.
— Спи, Мышка, потом поговорим.
И едва его машина выруливает с парковки, силы оставляют меня, и я проваливаюсь в тяжёлый сон.
* * *
Мама ничего не спрашивает. Удивляется, что я посреди недели приехала, да ещё и без вещей, но молчит. Приносит мне в комнату чай, печенье и вазочку с вареньем. Малиновое. «Моя Малина»…
Рома больше ничего не говорил. Просто привёз меня домой и пожелал спокойной ночи. Только спокойной она быть не может, потому что в ушах наушники, песня, под которую мы должны были танцевать с Максимом, и слёзы. Много слёз. Если всё то, что сказал Должанов, правда, если Ларинцеву и правда подсыпали что-то в стакан, то… То что? Многое ли это меняет? Наверное должно, вот только…
Разве я сразу не чувствовала, не понимала, что всё это слишком шатко? Я пыталась противостоять своим чувствам, но сдалась. А ведь внутри постоянно зудела мысль, что мы с Ларинцевым из совершенно иных миров. Очевидно же, что я ему не подхожу. Не могу дать всего, что нужно таким парням. У меня нет острых зубов, чтобы отбиваться от всей армии его поклонниц. А их у него много, и способны они на куда более жёсткие вещи для достижения цели.
А я слабачка. Не потяну этой гонки. Просто не вывезу морально отношения. Такие как Максим долго не страдают в одиночестве, а такие как я… Мне не привыкать прятать боль глубоко.
Весь следующий день сижу у себя в комнате. Сквозь сон чувствую мамину ладонь на волосах. Наверное, на обед пришла.
Мне хочется только спать. Ни о чём не думать, не слышать вибрацию телефона. Только спать. И даже вечером, когда, казалось, сна должно не остаться ни в одном глазу, я продолжаю дремать под какой-то сериал. Ночью слышу шум под окнами. Сердце пропускает удар, когда прямо под домом с высоты своего этажа я вижу хорошо знакомую чёрную машину. Она просто стоит там, потушив фары. С высоты не видно водителя, но я знаю, что это он. Чувствую.
Но я приняла решение. И ведь чем дальше, тем будет больнее. Я хочу сберечь своё сердце. Хотя, наверное, и поздно уже…
Поэтому просто возвращаюсь в постель, хотя знаю, что уснуть не получится. Ему не стоило ехать за двести километров, чтобы переночевать под моими окнами в холодной машине.
Когда снова слышу шум, вскакиваю как ужаленная и подбегаю к окну. Моя мама в куртке, наброшенной на халат, стоит у машины с двумя чашками. Потом садится в салон.
Разве она не должна быть на моей стороне? Не должна попросить его уехать?
Я снова сворачиваюсь в клубок под одеялом. И засыпаю под призрачный шёпот, щекочущий шею: «моя Малина…»
Утром кажется, что машина под домом мне приснилась. Холодный злой дождь смыл все следы. Я смотрю в окно, замечая, как крохотные льдинки секут по стеклу. Завывает ветер, а ветка старого каштана скребёт по панели, которой недавно обшили дома в нашем райончике.
Кажется, Максим пророс корнями куда глубже, чем я предполагала. В самую душу. Вспорол грудную клетку и вывернул наружу рёбра. Потому что именно так я себя ощущаю — разорванной на куски. Снова поломана.
И ещё одни день проходит в спячке. Я позволяю себе ещё чуть-чуть тишины. Вечером мы с мамой смотрим мой любимый мультфильм. И зачем спрашивается? Зато теперь можно плакать не таясь, ведь только чёрствый не расчувствуется, когда Симба пытается разбудить мертвого Муфасу.
Утром в воскресенье погода совсем сошла с ума. И не понять: девять утра сейчас или девять вечера. Настолько беспросветно плачущее небо.
Мама ушла на работу, оставив мне записку. Написала, что её срочно вызвали за другую сотрудницу.
О сегодняшнем концерте думать не хочется. Понимаю, что подвожу людей, что мне жутко влетит от Жанны Викторовны, но такая уж я — слабая и бесхарактерная. Не смогу я увидеть его сегодня, заставить себя ощутить на себе его руки, откровенные прикосновения, продиктованные танцем. Я не смогу танцевать.
Когда выхожу из душа, слышу звонок в дверь. В груди холодеет, и не понять: от страха или… Тут лучше оставить многоточие.
Но машины под окнами нет, так что… Может, мама ключи забыла.
Запахиваю плотнее халат и иду открывать двери. И застываю в удивлении. Передо мной стоит незнакомая девушка. Она настолько красива и необычна, что я даже пару раз моргаю. Невысокая блондинка с нежными завитками волос до плеч. Скульптурно выведенные брови и губки сердечком. А глаза такого необычного глубокого голубого цвета, что мне кажется, что таких глаз просто не бывает.
Я пробегаюсь взглядом по её одежде. Нежно-розовое пальто, бордовые замшевые сапоги до колен, воздушный шарфик из органзы.
— Привет, Нина, — голос у неё под стать внешности, и улыбка такая же. — Меня зовут Вера. Мы можем поговорить?
Девушку, о которой слышала от Романа и других, я представляла совсем иначе. Наглой, наверное, резкой, громкой… Но совсем не такой. Не так в моём понимании выглядят наркоманки.
— Проходи, — открываю дверь шире, пропуская неожиданную гостью.
Вера вплывает в квартиру, стаскивает сапоги, вешает на крючок пальто. Наверное, другая бы подумала, впускать её или нет. Мало ли что на уме у девушки с таким прошлым.
Иду в гостиную, Вера идёт за мной, присаживается на диван напротив, когда я опускаюсь в кресло.
— Ты знаешь, кто я? — начинает разговор первой.
— Слышала, — складываю руки на груди. Мне надо как-то закрыться, защититься от прямого взгляда её необычных глаз.
— Тогда, наверное, ты слышала, что раньше мы с Ларинцевым были партнёрами.
«Единственная, кто ему не дала» — вспоминаются слова Романа и наш спор. Кстати, он оказался прав. Вера так и осталась единственной.
— И не просто партнёрами, — продолжает она. — Максим четырежды спас мою жизнь. Четырежды. И я не шучу. Это на мне он научился попадать иглой в вену, чтобы откачать от того, что я вливала в себя до этого. На мне научился делать искусственное дыхание и промывать желудок. Знания, конечно, не жмут, но сама понимаешь…
