Книга Академия Трёх Сил. Книга 1 - Анна Мичи

Хен удивлённо приподнял брови, снова заулыбался:

— Это сложный вопрос. Я понятия не имею. Не думаю, чтобы я чего-то решал. Зато, я знаю, когда понял, что дело швах.

Подбор выражений меня позабавил. Но я затаилась, чтобы не пропустить ни слова.

— Ты ведь поцеловала меня тогда в палатке ночью?

Вопрос застиг меня врасплох, и в памяти поразительно ярко встали подробности той ночи. Разговор с Карином у костра, обида, Хен, спящий в палатке. Его лицо с закрытыми глазами — и мой нечаянный порыв.

Наверное, я густо покраснела, потому что нынешний Хен, не скрываясь, смеялся. Правда, почти сразу посерьёзнел.

— Тогда я решил, что мне это приснилось. Но… не знаю, сложно объяснить. Я вдруг понял, что всё не так, как мне казалось. Включая мои собственные чувства. А потом, на следующую ночь, когда ты призналась, то… я испугался, — Хен на миг замолчал, его кадык подпрыгнул. — Себя испугался. Того, что, оказывается, я тоже к тебе чувствую… что-то. А потом твоя матушка устроила это переселение. Ну, так покатилось всё по наклонной… — он усмехнулся, показывая, что шутит.

— Ты за мной подглядывал, — пробурчала я, чувствуя, как щёки горят. Хотя они весь вечер тут полыхают не хуже светляка, можно мной освещать комнату.

Хен подпёр рукой голову и уставился на меня с многозначительной усмешкой:

— А ты не специально это устроила?

— Нет, конечно!

— А я думал, мало ли… Ты ведь постоянно ходишь в таком виде… провоцирующем. Я всё не понимал, ты специально или просто не понимаешь.

Я хлопала глазами. Провоцирующий вид? О чём это он? О старых домашних шортах? Или бесформенной кофте? Или хлопковой маечке вместо красивого кружевного белья?

Я даже из-под одеяла вылезла, села, скрестив ноги, и потянула кофту, показывая:

— Ничего же не видно, оно даже не облегает…

Хен окинул меня медленным вдумчивым взглядом. Уделил особое внимание окрещённым ногам, и я в который раз подумала, что мне похвастаться нечем. Вот были бы у меня ноги от ушей, как у Лидайи. А так — обычные ноги, кое-где, пожалуй, слишком толстые в ляжках, пятнистые от синяков — неизбежное зло от тренировок.

— Ничего ты не понимаешь, — сказал Хен. — Совсем ничего. Давай спать.

И отвернулся ко мне спиной, гад этакий.

Вне себя от возмущения, я накрылась одеялом, но буквально через несколько минут нырнула под соседнее и прижалась к горячей спине.

— Сатьяна… — простонал Хен. — Спи.

— Я как раз и пытаюсь заснуть, — пробурчала я.

Хен вздохнул, кажется, смирившись с неизбежным, и наступила тишина.

Домой ехали большим караваном. Я вспоминала, как в том же составе мы проделывали путь до академии: я, братья и Хен. Как Хен подшучивал надо мной, как называл мечницей… и как вдруг предложил формальный брак, узнав, что я не хочу к «рыбникам». Удивительно было сознавать, как всё изменилось. Тогда я и подумать не могла, что когда-нибудь наш брак станет вполне настоящим.

Ведь буквально через пару дней, когда мы приедем домой, Хен внесёт выкуп, и я стану по-настоящему его женой.

От этой мысли внутри всё замирало.

Я уже смирилась с мыслью, что мать снова погреет руки. Хен несколько раз объяснял, что делает это не потому, что не сумел найти предлог для отказа, а только потому, что сам этого хочет. Сказал, что поставит условием, чтобы мать не могла воспользоваться этими деньгами, чтобы они были записаны на моё имя в качестве моего приданого. Тогда я смогу ими воспользоваться, если вдруг с ним что-нибудь случится. Я и наши дети.

Аргумент о детях стал решающим.

Я сама об этом до сих пор ни разу не задумывалась. Хотя нет, один раз задумалась: когда рассказала Лидайе о том, что мы с Хеном теперь вместе, а она спросила, как обстоят дела с предохранением.

Вопрос ошеломил меня, как удар по уху. Почему-то до сих пор мне и в голову не приходило на этот счёт побеспокоиться. Я просто решила, что раз мы женаты, то всё в порядке. Но Лидайя была совершенно права: я только на первом курсе, какие дети, когда я едва поступила на факультет, о котором столько мечтала? А ещё ведь и желание самого Хена имеет значение: он, небось, тоже о детях совсем не задумывается.

Насладившись моим озадаченным лицом, Лидайя по-дружески хлопнула меня по плечу.

— Благодари небеса, что у тебя есть я, балда! — она полезла в свою сумку и вытащила оттуда круглый медальон величиной с ладошку. Начертила знак «иргу-ос», и медальон с тихим звоном откинул крышку.

Я придвинулась к Лидайе, упираясь плечом в плечо. С любопытством заглянула внутрь.

В медальоне оказалась несложная схема: круг с девятью созвездиями, в центре изображение двух богинь, Девы и Матери, спинами друг к другу.

— Тут, — Лидайя указала на созвездие Пчеловода, — начало твоего цикла. В этот день читаешь ритуал Венценосной Деве, просишь, чтобы защитила от нежеланных последствий. Если в тот же день, на худой конец, ночью, не успеешь — всё, пиши пропало, придётся ждать следующего месяца. Если успеешь, тогда следующий ритуал читаешь через три пятидневки, в ночь Богини-Матери. Ей приносишь извинения, что пока не можешь последовать её путём. Если всё сделано хорошо, то каждые три дня будет загораться новое созвездие. Пока они горят, можно ни о чём не беспокоиться.

Я вытянула шею, следя за созвездиями в медальоне. Где-то две трети из них уже горели. Невольно рассчитав начало следующего цикла Лидайи, я смутилась. До неё я на такие темы ни с кем не разговаривала, разве что мать лет в четырнадцать объяснила, что в жизни женщины бывают такие дни.

— Откуда ты всё это знаешь?

Лидайя расхохоталась. С щелчком захлопнула медальон.

— В жизни каждой девушки однажды наступает время об этом узнать, — с намёком приподняла брови.

Сообразив, я слегка покраснела. Какая же я всё же ещё наивная. А Лидайя… она показалась мне ещё взрослее и умудрённее опытом, чем раньше.

Лидайя рассказала мне, и где можно приобрести такой медальон. Мы некоторое время ещё секретничали, болтая о всяком девичьем, пока разговор не перешёл на Хена.

И Лидайя вдруг сказала:

— Знаешь, мне иногда кажется, он не из Вендая, — она тут же улыбнулась, будто извиняясь за странную мысль. — Даже не знаю почему: он ведёт себя как вендаец, говорит как вендаец, выглядит как вендаец… Может, всё дело в словах, которые иногда у него проскальзывают? Они какие-то… слишком старые. Так давно не говорят.