— Я хочу еще капуччино, — поднялся Мартин. — Кому-нибудь принести кофе?
— Ну что ты как маленький. Чего ты хочешь?
— А мне станет лучше, если я расскажу?
— Не знаю. Расскажи, и увидим.
Пожав плечами, Мартин сел обратно.
— У тебя есть три желания, — предупредил его я.
— Ладно. Я хотел бы, чтобы мой брак не развалился.
— Ну, тут уж не судьба, — сказала Джесс. — Надо было держать член в штанах.
Мартин никак на нее не отреагировал.
— Я, естественно, хотел бы, чтобы той ночи с несовершеннолетней девочкой не было.
— Ну…
— Заткнись, Джесс, — не дал я ей договорить.
— А с третьим даже не знаю. Наверное, я хотел бы не быть таким засранцем.
— Вот и все. И совсем не страшно, правда?
Я на самом деле шутил, но никто не засмеялся.
— А почему ты не пожелал, чтобы та ночь все же была, но тебе ничего за это не было? — спросила Джесс. — Будь я на твоем месте, именно этого я бы и пожелала. И я все равно думаю, ты врешь. Тебе еще хотелось бы выглядеть хорошо.
— Но это ведь не решит проблему. Я все равно останусь засранцем. Меня все равно поймают на чем-нибудь другом.
— А почему тогда не пожелать, чтобы тебя вообще никогда не ловили? Почему бы тебе не пожелать, чтобы… Как там про елку было?
— Ты о чем?
— Ну, выражение такое есть.
— И на елку влезть, и задницу не ободрать?
Во взгляде Джесс читалось недоумение.
— Да, наверное. Только как можно ободрать задницу, залезая на елку?
— Ну, это просто выражение такое. К тому же если будешь слезать с елки, то точно обдерешь.
— Это же идиотизм. Почему тогда не сказать «и с елки слезть».
— Но ведь сначала на нее нужно залезть.
— А на кой хрен вообще лезть на елку?
— Мы немного отвлеклись от темы, — заметил я. — Смысл в том, чтобы пожелать чего-то, что сделает нас счастливее. И я понимаю, почему Мартин хочет… стать другим человеком.
— А я хотела бы, чтобы Джен вернулась, — сказала Джесс.
— Да, понятно. А что еще?
— Ничего. Больше мне ничего не нужно.
Мартин фыркнул:
— А тебе разве не хочется, чтобы ты не была такой засранкой.
— Если бы Джен вернулась, я бы изменилась.
— Или, может, не такой психованной?
— Я не психованная. Я просто… запуталась.
Повисло задумчивое молчание. Было очевидно, что согласились с этим далеко не все.
— То есть два оставшихся желания ты использовать не хочешь? — уточнил я.
— Нет, почему. Я хочу… Ну… Нескончаемый запас марихуаны. И… И еще было бы неплохо уметь играть на пианино.
— Господи, — вздохнул Мартин. — Это твоя главная проблема? Ты просто не умеешь играть на пианино?
— Не запутайся я так сильно, у меня было бы время играть на пианино.
На этом мы решили остановиться.
— А ты, Морин?
— Я уже говорила тебе. Ты тогда ответил, что Космический Тони может только складывать обстоятельства определенным образом.
— Скажи всем остальным.
— Я бы хотела, чтобы нашелся способ помочь Мэтти стать нормальным.
— Ты ведь можешь кое-что получше придумать, тебе не кажется? — спросила Джесс.
Мы напряглись.
— Что?
— Понимаешь, я просто думала, что ты скажешь. Ведь ты могла пожелать, чтобы он родился нормальным. И тебе не пришлось все эти годы подтирать ему задницу.
Морин задумалась.
— А кем бы я тогда была?
— Чего?
— Я не знаю, кем бы я тогда была.
— Ты все равно была бы Морин, тупая старая калоша.
— Она не об этом, — оборвал ее я. — Она совсем о другом. Мы — это все, что с нами произошло. И если отнять все, что с нами произошло, то… сама понимаешь.
— Нет. Ни хрена не понимаю, — ответила Джесс.
— Если бы не произошла история с Джен и… и все остальное.
— Типа как с Чезом?
— Именно. События подобной величины. Какой бы ты тогда была?
— Какой-то другой.
— Именно.
— Это было бы охрененно.
На этом мы закончили играть в желания.
Мартин
Предполагалось, что это будет красивый жест. Такая попытка привести все к логическому завершению, словно какое-то логическое завершение вообще возможно. Но такова молодежь сегодня, разве нет? Они смотрят слишком много фильмов со счастливым концом. Все должно иметь завершение, и в финале только улыбка, слеза и взмах руки. Все всё поняли, нашли свою любовь, осознали свои ошибки, познали радости единобрачия, или отцовства, или заботы о родителях, или жизни как таковой. В мое время в конце фильма герои получали пулю в лоб, успев лишь узнать, что жизнь пуста, скучна, жестока и коротка.
Со времени того разговора в «Старбакс» прошло две-три недели. Каким-то образом Джесс удалось удержать нас — впечатляющее достижение для человека, чья манера общаться схожа с манерой спортивных комментаторов на радио: описывать все в малейших деталях, используя при этом максимум слов.
Примерно неделю спустя она вдруг начала проявлять интерес к Лиззи, бывшей девушке Джей-Джея.
— А где живет Лиззи? — спросила она у Джей-Джея.
— Около вокзала Кингз-Кросс. И заранее отвечу на твой вопрос: нет, она не шлюха.
— Она что, шлюха? Ладно, шучу.
— Понятно. Совершенно замечательная шутка.
— А где там можно жить, если ты не вокзальная проститутка?
Джей-Джей закатил глаза:
— Да не скажу я тебе, где она живет. Я что, идиот, по-твоему?
— Не собираюсь я говорить с ней. Делать мне больше нечего, кроме как болтать со всякими потаскухами.
— А с чего ты взяла, что она потаскуха? — спросил я ее. — Мы ведь все пребываем в святой уверенности, что она спала только с одним мужчиной.
— Как это называется? Ну, про хрен моржовый. Прости, Морин.
— Метафорически, — подсказал я.
Когда кто-то говорит «про хрен моржовый», а ты тут же понимаешь, что имеется в виду слово «метафорически», начинаешь задумываться, а не слишком ли хорошо ты знаешь собеседника.
— Точно. Она метафорическая потаскуха. Она бросила Джей-Джея и, возможно, нашла себе другого мужчину.
