Книга Фантастичнее вымысла - Чак Паланик

В этом баре невозможно поставить бутылку с пивом на стол, потому что тараканы заберутся по этикетке и упадут внутрь.

Каждый раз, когда вы ставите бутылку, в следующем сделанном вами глотке пива обязательно оказывается дохлый таракан. В баре были стриптизерши-филиппинки, в перерывах между выступлениями они в крошечных бикини спускались в зал — немного подзаработать. За пять долларов они утаскивают пластмассовое кресло в тень между ящиками с пивом и, усевшись вам на колени, танцуют.

Мы заходили в этот бар потому, что он располагался рядом с больницей Доброго Самаритянина.

Мы навещали Алана. Мы сидели у него до тех пор, пока благодаря анальгетикам он наконец не засыпал. После этого мы с Джеффом отправлялись пить пиво. Джефф донышком бутылки одного за другим давил ползающих по столу тараканов.

Мы говорили со стриптизершами. Мы говорили с парнями, сидевшими за соседними столиками. Мы были молоды, моложавы, нам еще не было тридцати, и как-то вечером официантка спросила нас:

— Если вы уже сейчас приходите поглазеть на наших девочек, что с вами будет, когда вы состаритесь?

За соседним столиком сидел врач, он был значительно старше нас и многое нам объяснил. Он рассказал, что сцену специально подсвечивают красными и черными софитами, чтобы на руках танцовщиц не были видны синяки и следы от уколов. По его словам, ногти, волосы и глаза девушек могут рассказать о болезнях, перенесенных ими в детстве. Их зубы и кожа — о том, как они питаются. А их дыхание, запах их пота — о том, от чего они скорее всего умрут.

В этом баре все было липким — и пол, и столы, и все остальное. Говорят, сюда частенько заглядывала Мадонна, когда в Портленде снимался фильм «Тело как улика». Правда, я к тому времени уже перестал бывать в этом баре. К тому времени и Алан, и его рак были уже мертвы.

Эту историю я рассказывал и раньше: однажды я пообещал своей подруге познакомить ее с Брэдом Питтом, если она позволит мне участвовать в аутопсии покойников в морге медицинского колледжа.

Она трижды проваливала экзамены, но поскольку отец у нее был врач, то подруга всякий раз начинала курс заново. Тогда ей было столько лет, сколько мне сейчас, она в своей учебной группе была самой старшей, и ночью мы вскрыли три трупа, чтобы студенты-первокурсники могли на следующий день изучать их на занятиях по анатомии.

Внутри каждого тела оказалась самая настоящая неведомая страна, о которой я столько слышал, но никогда не предполагал, что увижу ее собственными глазами. Вот селезенка, и сердце, и печень. В черепной коробке — гипоталамус, кровяные бляшки, клубки Альцгеймера. Но все-таки больше всего меня удивило то, чего я не увидел. Эти желтые, обритые и кожистые тела были совершенно не похожи на мою подругу, орудовавшую пилой и скальпелем. Впервые я понял, что люди, возможно, нечто большее, чем их тела. Что в них, возможно, обитает душа.

В тот вечер, когда мы встретились с Брэдом, мы вышли из павильона звукозаписи № 15 киностудии «XX век Фокс». Было уже далеко за полночь, и мы шли мимо декораций Нью-Йорка — после того, как их выстроили для съемок «Хелло, Долли» с участием Барбры Стрейзанд, их использовали в миллионах кинофильмов. Мимо нас проехало такси с нью-йоркскими номерами. Над крышками мнимых люков поднимался пар. Тротуары были заполнены людьми в зимних пальто — у многих в руках пакеты из нью-йоркских магазинов. В следующую минуту кто-то помахал нам рукой, призывая остановиться, — нас, смеющихся, одетых в шорты и футболки, попросили не появляться в кадре рождественского эпизода фильма о нью-йоркской полиции.

Мы зашагали по другой улице, мимо открытого павильона звукозаписи, где освещенные прожектором актеры в голубых балахонах хирургов склонились над операционным столом, делая вид, будто спасают чью-то жизнь.

В другой раз я драил пол в кухне и потянул мышцы в боку. По крайней мере мне так показалось сначала.

Следующие три дня я заходил в туалет, и мне никак не удавалось помочиться, и когда я ушел с работы и поехал к врачу, то от боли едва мог ходить. К тому времени врач из того стрип-бара уже стал моим личным врачом. Он пощупал мой бок и сказал: «Вам нужно в больницу, иначе рискуете лишиться почки».

Несколько дней спустя я позвонил ему, сидя в ванне в луже мочи и крови, попивая калифорнийское шампанское и «викодин». По телефону я сообщил ему: «У меня вышел камень». В другой руке у меня был девятимиллиметровый камешек с острыми краями кристалликов щавелевой кислоты.

На следующий день я вылетел в Спокейн для получения премии Ассоциации книготорговцев Северо-Западного побережья за роман «Бойцовский клуб».

Через неделю, в день, когда мне была назначена консультация, кто-то позвонил мне и сказал, что мой врач умер. Ночью у него случился сердечный приступ, и он умер один, на полу, возле своей кровати.

В моей плексигласовой ванне до сих пор сохранился по периметру кроваво-красный след.

Черный и красный свет софитов. Декорации на съемочной площадке. Набальзамированные трупы. Мой доктор, мой друг, мертвый на полу своей спальни. Мне хочется верить, что теперь это просто истории. Наши физические тела — я хочу верить, что они не более чем бутафорский реквизит. Что жизнь, физическая жизнь, это всего лишь иллюзия.

И я верю, но только каждый раз это длится всего лишь мгновение.

Может показаться забавным, но в последний раз я видел отца живым на похоронах моего зятя, мужа сестры. Он был молод, мой зять. Ему не было и пятидесяти, когда у него случился удар. В церкви нам предложили «меню» — мол, мы можем выбрать два гимна, псалом и три молитвы. Все это сильно смахивало на заказ блюд в китайском ресторане.

Сестра вышла из смотровой комнаты, где находилось тело ее усопшего мужа. Она жестом пригласила нашу мать войти в комнату, сказав:

— Произошла ошибка.

Это существо в гробу, высохшее, одетое в костюм и загримированное, не имело ничего общего с Джерардом. Моя сестра сказала:

— Это не он.

Последний раз, когда я видел отца, он протянул мне галстук в синюю полоску и спросил, как его завязать. Я попросил его выпрямиться. Подняв воротник его рубашки, я, точно петлю, надел ему на шею галстук и стал затягивать узел. Я сказал ему: «Подними голову».

Это была оборотная сторона того мгновения, когда он показал мне фокус с зайцем, бегающим вокруг пещеры, и завязывал шнурки на моей самой первой паре обуви.

Это был первый случай за несколько десятилетий, когда моя семья в полном составе отправилась на мессу.

Когда я писал эти строки, позвонила мать и сообщила, что дедушка недавно перенес серию инфарктов. Он не может глотать, его легкие заполняются жидкостью. Мой друг, пожалуй, самый мой лучший друг, сообщил по телефону, что у него обнаружили рак легких. Дедушка живет в пяти часах езды от меня. Друг — на другом конце города. У меня есть работа, которую я должен делать.