Фельдшеры опускают носилки, освобождают Ирвина и убирают складные поручни.
– Да-да, мы знаем Ирвина.
Про фельдшеров «Скорой» частенько поговаривают, будто они адреналиновые торчки, которых сложно чем-то удивить, и им действительно приходится повидать всякого: умирающих от сердечных приступов людей, жертв огнестрельных ранений с залитой кровью одеждой, молодежь с передозировкой наркотиков.
Могу представить, что всплеск адреналина приносит приятные ощущения, да и приятно, должно быть, уметь сохранять спокойствие, когда все вокруг так и норовит спровоцировать панику.
Безжизненные тела, плачущие жены – ежедневное преодоление границы между жизнью и смертью способно опьянить любого. Лицензия на спасение жизней.
Вместе с тем подобная рутина способна сильно изматывать, потому что раз за разом бывают случаи, когда спасти пациента попросту не удается.
Пожалуй, иметь дело с кем-то вроде Ирвина для них сродни передышке, к тому же они, судя по всему, его и правда знают. Возможно, они привозили его на амбулаторную химиотерапию или приемы к врачу, став тем самым частью семьи, которой у него нет. Работники «Скорой» могут быть грубыми в разговоре и своих поступках, однако лично для меня очевидно, что их заботят люди, за которых они несут ответственность. В конце концов, зачем они стали бы иначе делать свою работу?
Когда моей дочери Софии было семь, она проглотила монетку. Она положила ее себе в рот, как это обычно делают дети, – видимо, ей хотелось исследовать языком ее гладкую поверхность, почувствовать ее округлые края. Монетка была у нее во рту, а затем оказалась в горле, и она закричала. Тогда я только начала учиться на медсестру, однако знала, что, если она может разговаривать, значит, и дышать тоже должна без проблем. Ее воздушные пути были свободны. Я также знала, что нужно позвонить в службу спасения, и вскоре приехала «Скорая» с двумя фельдшерами. На удивление привлекательная женщина с темной кожей и заплетенными в тугие косички волосами в точности соответствовала суровому стереотипу фельдшера «Скорой», однако второй фельдшер – молодой парень со светлыми волосами – поразил меня свой добротой.
Они сказали, что с нашей дочкой все было в порядке, однако после разговора по рации, пристегнутой у него на груди, парень очень мягко произнес: «Придется нам все-таки проехаться». Вот дерьмо. Было уже девять вечера, и я сильно надеялась, что удастся обойтись без больницы. К счастью, меня уже успели научить, что лучше не спорить – если они хотели нас забрать, значит, на то должна была быть причина.
Вместе с дочерью – она была в своей пижаме, так как уже готовилась ко сну, – мы спустились на улицу. Я схватила первую попавшуюся книгу – это был рассказ Редьярда Киплинга «Рикки-Тикки-Тави». Это был очень удачный выбор. Рикки-Тикки-Тави – отважный мангуст, который, чтобы защитить свою приемную семью живущих в Индии британцев, убивает двух взрослых кобр – мужа и жену, – а затем уничтожает кладку яиц, прежде чем вылупятся маленькие кобры. Ему немного помогают и другие животные, однако главным героем рассказа является именно Рикки-Тикки-Тави, который постоянно напоминает себе не терять бдительности и придумывает идеальный способ одержать победу в неравной схватке.
Добрый фельдшер сидел вместе со мной и дочерью в «Скорой», слушая, как я читаю ей книгу: «Это рассказ о великой войне, которую Рикки-Тикки-Тави вел в одиночку…» Казалось, мы добрались до больницы слишком быстро. Я успела прочитать только две трети книги. «Мне бы хотелось услышать, что в итоге произошло с Рикки-Тикки-Тави», – сказал фельдшер, подняв ее на руки, укутав в тонкое, но при этом просто огромное белое одеяльце, забрал из «Скорой» и усадил, словно маленькую принцессу, на стул в зале ожидания отделения неотложной помощи детской больницы Питтсбурга.
«Но мангуст не может бояться долго», – прочитала я, и фельдшеру, казалось, пришлась эта мысль по душе. Спустя долгое-долгое время после того, как рентген показал, что монетка не застряла в пищеводе, и этот случай превратился в нашу очередную семейную историю, я подумала о том, что было бы неплохо разыскать того фельдшера и подарить ему новенькую книгу про отважного мангуста, однако я так и не узнала, как его зовут.
– Я вам помогу, – говорю я фельдшерам, что доставили мистера Ирвина. – Мы на этаже всегда рады Ирвину.
Освободившись от ремней, Ирвин встает с каталки и направляется к стоящему в палате креслу. Это одно из кресел похуже, однако он усаживается в нем с выражением безмятежного удовлетворения. «Отлично». Его шепот с трудом можно разобрать, и он принимается тереться ладонями о подлокотники кресла, довольный до чертиков.
– Хорошо, Ирвин, – говорит один из фельдшеров чересчур громким, но вместе с тем дружелюбным голосом. – Мы вернемся за тобой, когда ты будешь готов поехать обратно домой. – Подняв каталку до уровня груди, чтобы ее было легче толкать, они направляются обратно по коридору на выход.
– Это Ирвин Муни? – Молодая женщина в длинном белом халате нерешительно заглядывает к нему в палату. Должно быть, это приписанный к Ирвину интерн. Она невысокого роста, а ее прямые черные волосы подстрижены по-современному каскадом прямо у основания шеи. Она заходит в палату и протягивает Ирвину руку.
– Меня зовут Мередит.
Ирвин словно не видит ее руки, ну, или не понимает, почему она показывает ему ее, однако медленно кивает, поднимая на нее глаза.
– И у вас ректальный абсцесс, так ведь?
– Э-э-э…. что? – Он удивленно наклоняет голову набок.
– Ректальный абсцесс. Ну, язва на, эмм, попе.
– Ах, ну да. Сзади. – Он слегка поворачивается, наклоняя свой правый бок в сторону нас с Мередит. Затем он тянется за спину правой рукой и показывает нам на свою поясницу: – Вот здесь… то болит, то проходит.
Мередит хмурит лоб. «Что-то я запуталась. Сзади или на заднице? Спина или ягодицы?» – она отчетливо проговаривает каждое слово.
– Сзади на спине. Вот тут… – Он снова наклоняется и показывает на свой правый бок, объясняя своим тихим мягким голосом: – Здесь – у меня на спине. Прямо вот тут. – Затем он выпрямляется в кресле, положив руки себе на колени, одна на другую.
В предыдущий раз, когда Ирвина госпитализировали, у него была ужасно опухшая мошонка, что довольно необычно, однако случается гораздо чаще, чем может подумать среднестатистический мужчина. Им обычно неловко обращаться по этому поводу к врачу, однако, насколько я слышала, это приносит ужасные неудобства. Во время утреннего обхода Ирвин сообщил врачам своим успокаивающим голосом: «У меня тут проблемка с моими яйцами». И я не сразу осознала, что он только что сказал.
