Они знали, что мой отец — член кабинета министров. И я рассказал о борьбе за власть. Потом показал центральные страницы «Крика!». Они оба были потрясены и снова потянулись к бутылке. Джим быстро моргал бесцветными ресницами, у него это всегда признак возмущения.
— Но это же неправда? — проворчал Сталлуорти. — Вы никогда не пользовались наркотиками. Я бы знал об этом.
— Конечно, — с благодарностью проговорил я. — И я бы хотел, чтобы вы написали об этом. Заявление о том, что я работал с лошадью из вашей конюшни три года, побеждал на скачках и не показывал никаких признаков заинтересованности в наркотиках. Я хочу собрать столько письменных подтверждений, сколько смогу получить. Тогда у меня будет право сказать, что я не нахожусь в наркозависимости и никогда не находился, насколько способны судить окружавшие меня люди. И я предъявлю журналу иск за клевету.
Оба, Сталлуорти и Джим, были возмущены и в своих заявлениях защищали меня с большей страстью, чем я мог бы даже просить.
Сталлуорти оставил меня у себя ночевать и рано утром дал лошадь, чтобы я мог немного покататься. Я расстался с ним после завтрака и по знакомым местам поехал в университет.
Два года после окончания университета будто исчезли. Я поставил машину на дороге возле студенческого городка Стритэм и поднялся по крутой тропинке в Лейвер-билдинг — в здание математического факультета. После долгих метаний по этажам и расспросов я нашел своего куратора, который два года назад написал характеристику для «Уэдербис». Как и Сталлуорти и Джиму, я объяснил, что хотел бы получить от него.
— Наркотики? Конечно, многие студенты экспериментировали с ними. И знаете, мы пытались избавиться от тех, кто попадал в тяжелую зависимость.
Но вас я бы никогда не заподозрил в употреблении этой гадости. Начнем с того, что наркотики и математика несовместимы. И ваши работы, в частности, всегда были выполнены с ясной головой. Статья в журнале совершенная чушь.
Я попросил его изложить эти взгляды на бумаге, что он и сделал.
— Желаю удачи, — сказал он на прощание. — Эти журналисты готовы убить человека.
Я вернулся к машине и опять через всю страну поехал в свою старую школу в Молверне.
Там на крутом склоне раскинулся такой же городок, как и в Эксетере, только меньше. Сначала я нашел человека, который учил меня математике. Он отпасовал меня к заведующему пансионом, где я одно время жил. Тот выслушал мою просьбу и направил к директору. Директор школы прошел со мной по знакомому широкому коридору с каменным полом в главное здание. Там мы поднялись по каменным ступеням в его кабинет, где я показал ему статью в журнале и копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Конечно, я поддержу вас, — без колебания объявил он и сел писать.
Потом вручил мне от руки написанную страницу. И В ней говорилось:
"Бенедикт Джулиард посещал Молверн-колледж в течение пяти лет. В последние два года, когда он успешно занимался, чтобы получить диплом "А" и право поступления в университет, все свободное время он отдавал верховой езде и горным лыжам. Он и выиграл три скачки и первенство Европы для юношей моложе восемнадцати лет по скоростному впуску на лыжах.
Вдобавок к этим умениям он добился значительных успехов в стрельбе из ружья. Он входил в школьную стрелковую команду, которая завоевала престижный приз «Щит Эшбертона». Во всех этих видах спорта он проявил четкость мышления, природное мужество и высокий уровень сосредоточенности. Смешно предполагать, что это было бы возможно под влиянием галлюциногенных наркотиков".
Я искал слова, не зная, что сказать.
— Я восхищаюсь вашим отцом, — признался директор. — Не могу сказать, что я всегда согласен с ним политически, но определенно без него положение в стране могло бы быть хуже.
— Спасибо, — растерянно пробормотал я, а он с улыбкой пожал мне руку.
Затем без передышки я направился в Уэллингборо, где на минутку забежал к шефу, чтобы рассказать, что я сделал и что собираюсь сделать. Потом взял из папки копии письма и характеристики Вивиана Дэрриджа, сделал копии всех писем, которые собрал, и помчался на вокзал в Уэллингборо. Устав от машины и дорог, я отправился в Лондон поездом.
Как выяснилось, «Крик!» исходил из маленького обшарпанного здания на южном берегу Темзы. Редактор меньше всего на свете хотел бы видеть меня. Но во второй половине дня я промаршировал по его офису, раздвигая, как нос корабля волны, секретарш. Он сидел в пропотевшей рубашке за письменным столом, где бы сам черт сломал ногу, и тыкал пальцами в клавиатуру компьютера.
Конечно, он не узнал меня. Когда я назвал себя, он попросил меня уйти.
— Я собираюсь предъявить вам иск за клевету, — заявил я, открывая центральные страницы «Крика!». — В начале журнала я видел фамилию редактора, напечатанную крохотными буквами. Руфус Кроссмид. Если это вы, то я предъявлю иск лично Руфусу Кроссмиду.
Маленький задиристый человечек расправил грудь и, будто боксер, выставил подбородок. У меня мелькнула мысль, что иметь дело с оболганными и разъяренными жертвами его разрушительных моральных принципов стало для него частью жизни.
Я вспомнил, как пять лет назад отец стер в порошок редактора «Газеты Хупуэстерна». Но я не мог воспроизвести его спокойный уровень возмущения.
Во мне не было той подчиняющей силы, которую распространяла его личность.
Но все же я не оставил у Руфуса Кроссмида сомнений в своих намерениях.
Я выложил ему на стол копии возмущенных писем Сталлуорти и Джима, моего куратора в Эксетере и директора Молверн-колледжа. И наконец, копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Единственная хорошая защита против иска за клевету, — сказал я, — доказательство справедливости ваших утверждений. Вы не можете воспользоваться такой защитой, потому что напечатали ложь. Мне будет легко доказать, что у сэра Вивиана Дэрриджа сейчас безнадежно затемнено сознание, он не понимает, что говорит. Ушер Рудд должен бы помнить об этом. Он пытался отомстить за то, что мой отец добился его увольнения из "Газеты Хупуэстерна ".
С тех пор ни одно издание, дорожащее своей репутацией, не берет его на работу. Он подходит вашему стилю, но даже вас он вымазал в дерьме.
Руфус Кроссмид мрачно читал положенные перед ним бумаги.
— Мы договоримся без суда, — проворчал он. У меня создалось впечатление, что он уже не раз произносил эту фразу. Я вовсе не этого ожидал. И вряд ли этого хотел.
— Я скажу вам о своих тре... — медленно проговорил я.
— Это с владельцами, — перебил меня Кроссмид. — Они сделают вам предложение.
— Они всегда делают? — спросил я. Нельзя сказать, что он кивнул, но кивок будто повис в воздухе.
— Тогда передайте владельцам, — начал я, — мои условия. Вы печатаете опровержение о том, что обвинение в журнале было основано на ложной информации, и выражаете искреннее сожаление. Дальше. Передайте владельцам: опровержение должно быть напечатано в следующем номере «Крика!» во вторник на видном месте и крупными буквами. К тому же вы немедленно пошлете, зарегистрировав на почте, копию опровержения и извинения каждому из шестисот пятидесяти членов парламента.
