Гретта и сама-то узнала случайно. Она никогда не выведывала. Поехала со свояченицей в Голуэй на денек послушать священника, приехавшего из Бостона. Ох, и денек они себе устроили: сели на автобус из Клифдена, человек десять еще было, может, двенадцать, рано утром, чтобы успеть на особую службу, которую вел приехавший священник. Ифа была еще совсем малышкой, так что Гретта взяла дочь с собой; ее мать осталась присматривать за Майклом Фрэнсисом и Моникой. В автобусе, когда Ифа начинала плакать, было столько рук, готовых ее подержать и передать дальше, столько коленей, готовых качать и подбрасывать, пока мимо проплывал сельский пейзаж.
После мессы подали чай с бутербродиками, и в какой-то момент Гретту представили приехавшему священнику. Звали его отец Флаэрти, родом он был из Уэксфорда[14], судя по выговору; он мимолетно коснулся кончиками пальцев головы Ифы, и Гретта быстренько вознесла про себя краткую благодарственную молитву: Ифа в кои-то веки мирно спала. Услышав фамилию Гретты и узнав, что живет она в Англии, отец Флаэрти взглянул на нее и сказал, что знавал в Ливерпуле семью Риордан. Двое братьев. Может быть, они Гретте родня.
Свояченица и все, кто знал Гретту, были на другом конце комнаты, Гретта стояла перед священником среди женщин, с которыми не была знакома, и что-то в его лице заставило ее ответить «нет».
Трагическая история, сказал священник, покачав головой, урок всем нам о важности братской любви. Язык Гретты приклеился к нёбу, Ифа у нее на руках словно потеряла вес, и Гретта поняла, что сейчас услышит историю о собственном муже, об отце своих детей, историю, которую он сам никогда и никому не расскажет.
Она стояла перед священником и думала о своем доме в Лондоне, о хорошеньком домике, и о детях: о Майкле Фрэнсисе, умнице, о Монике, красавице, и Ифе, малышке. Думала о своем саде с настурциями в горшках у задней двери и горошком, карабкающимся по бамбуковым опорам, цепляющимся зелеными крючьями усиков. Ее охватило мимолетное ощущение – захотелось собрать все это, притянуть к себе, словно кто-то или что-то грозился его отобрать.
И пока она думала об этом, священник излагал историю о братьях, Роберте и Фрэнсисе, но его все звали Фрэнки, и о том, как немыслимо близки они были и как тяжела была их жизнь после того, как умер отец, а мать привезла их в Англию, чтобы работать поварихой и содержать сыновей.
Этого они тоже никогда не поймут, ее родившиеся в Лондоне дети: как тяжело тогда было, как в Ирландии не было работы, нечем было заняться, как почтовые корабли были заполнены людьми, отчаявшимися, ехавшими в Англию за коркой хлеба. Дети считают, что им пришлось нелегко из-за того, что их обзывали в школе, изводили насмешками, из-за того, что кое-кто из ребятишек в округе говорил, что родители запрещали им играть с грязными католиками. Но они понятия не имеют, каково было быть ирландцем в Англии тогда, в те давние годы, как тебя ненавидели, как потешались над тобой, как презирали. Как ее братья пошли на биржу труда подростками, как сестры нанимались прислугой в большие лондонские дома и не возвращались. Как плевали тебе вслед в автобусах, когда слышали твой акцент, как выгоняли из кафе и велели проходить, не задерживаться, если ты присаживался передохнуть на скамейку в парке, как вешали на окна объявления: «Никаких ирландцев». Дети ее понятия не имеют, как им повезло.
Даже сейчас – особенно сейчас, когда в стране такое творится, – англичане их не любят. И никогда не полюбят. Есть магазины, в которые она никогда не зайдет, места, где у нее за спиной шепчутся или смотрят на нее с отвращением. Она недавно стояла в очереди, собираясь заплатить за пачку масла в магазине по соседству, она туда столько лет ходит, и тут хозяин бросил что-то перед ней на прилавок и велел убираться, сказав, что ему здесь таких не надо. Она была настолько поражена, что сперва смогла только вытаращиться на него, думая, что он сейчас поймет, что ошибся, с кем-то ее перепутал, что он, конечно, извинится и улыбнется. Но потом она опустила взгляд и увидела, что его кулак прижимает к прилавку газету с заголовком о бомбе, заложенной ИРА. Надо было собраться, надо было сказать: «Моя семья – люди приличные, не убийцы». Но она этого не сделала. Она положила масло и попятилась. Роберт говорит, что, пожив в Англии, становишься таким. Не бойцом. Лучше не высовываться.
Как бы то ни было, священник продолжал рассказывать про мальчиков Риордан, про то, как старший, Фрэнки, вечно присматривал за младшим, которого на самом деле звали Ронан, но он сменил имя на Роберт – тихий такой, книжный мальчик, совсем непохожий на Фрэнки, тот был парень серьезный и хотел, чтобы все об этом знали. И как в Ливерпуль приехала девушка, и как, потому что она была из той же части Слайго[15], что и семья Риордан, и знала их родню, ее однажды позвали выпить чаю в выходной.
Странная была девушка, сразу стало ясно, сказал священник. Хоть и молодая – лет семнадцать-восемнадцать, не больше, – а волосы седые, серебристая грива ниже пояса. Крохотная, хрупкая, словно соловей или мышка.
Гретта стояла, обдумывая это описание. Сложила в уме картинку. Изучила со всех сторон. Она сразу поняла, что образ девушки с серебристыми волосами, ниспадающими на плечи, словно фата невесты, как ей представилось, образ этот будет преследовать ее до конца дней, будет жить рядом, будто домашнее привидение.
Священник взял еще печенье и сказал, что оба брата Риордан всерьез в нее влюбились. Оба. Они ходили к дому, где она работала, слонялись у задней двери, дожидаясь, когда смогут поговорить с девушкой с серебристыми волосами.
– Мы все видели, что заваривается недоброе, – сказал священник с кривоватой улыбкой. – Их мать пришла ко мне и спросила, что делать. Фрэнки носил девушке цветы, которые рвал в городском парке. Ронан, или Роберт, как он себя называл, отдавал ей свои купоны на одежду и карточки на сахар. Что делать, спросила меня их бедная мать, что делать?
В конце концов все разрешилось само собой. Однажды Роберт с матерью пришли сообщить, что Роберт и та самая девушка, которую звали Сара, собираются пожениться. Она выбрала того из братьев, что был надежнее и спокойнее, так тому и быть.
– Я их сам обвенчал, – сказал священник, и показалось Гретте или он взглянул прямо на нее, произнося эти слова? – Такая чудесная свадьба, жарко в тот день было, как в печке, самая середина лета. И пара такая красивая.
На следующий день после венчания – в доме Риорданов, конечно, продолжали праздновать – вдруг оказалось, что никто не может найти Сару. Гости принялись разыскивать новобрачную по комнатам, а когда все узнали, в саду и на улице. Стояло лето, самый разгар жары, и никто не спал из-за зноя. Вскоре все гости забыли про праздник, про музыку и выпивку, все спрашивали: где Сара? Пока кто-то не спросил: где Фрэнки?
– Вы же понимаете, к чему все идет, да? – спросил священник.
