Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
– В самом деле скажете? – переспросила Элли, затаив дыхание.
– Конечно, скажу. Неужели ты думаешь, что я бы просто оставила тебя здесь умирать?
– А как насчет… – Элли тщательно подбирала следующие слова. – Разве вы не беспокоились бы, что приедет полиция? Что вас арестуют или что-то в таком роде?
– Ради всего святого! Дитя, перестань нести чушь. У меня сегодня было уже предостаточно дерьма. Мне его хватит на всю мою гребаную жизнь. Еще и от тебя получить? Я только и делаю, что балую тебя да забочусь о тебе, а ты просто знай себе сидишь на своей огромной толстой заднице, выдумываешь всякие глупости и беспокоишься о них. А я остановила свою жизнь ради тебя и этого ребенка. Так что не канючь и дай мне разобраться со всем. Ради Бога!
Элли кивнула и посмотрела на оранжевый обрывок пакета с хрустящим картофелем. Ее глаза наполнились слезами.
– Твои животные, между прочим, воняют, – прорычала Ноэль, кивнув в сторону клеток с хомяками. – Вычисти клетки, или я немедленно спущу хомяков в унитаз!
И она ушла, а Элли осталась одна. За окном резкий ветер бросал одни спутанные ветки на другие такие же. Элли ела Wotsits и молилась, чтобы Ноэль Доннелли попала под автобус в следующий раз, когда пойдет по магазинам. Чтобы Ноэль положили в больницу. И чтобы там она успела сказать кому-нибудь, что у нее в подвале живет девочка и в ее животике растет чудо-ребенок.
Казалось, Ноэль больше не полна энтузиазма. Было похоже, что она перестала волноваться о чудо-ребенке. Чем крупнее становилась Элли, тем безразличнее Ноэль. Не стало ни подарков, ни разговоров о выборе имени. Больше не было ни маленьких пижамок для сна, ни восхищения ими, ни нежных ощупываний живота, чтобы определить, в каком положении ребенок. Ноэль все еще приходила три раза в день, чтобы принести Элли еду – но теперь не было полезной еды для ребенка, как в ранние месяцы, не было ни овощей, сваренных в пакетах, ни красивых сервировок помидоров и огурцов. Вместо этого только поджаренная еда разных оттенков белого, светло-коричневого и иногда оранжевого. Зато Ноэль часто задерживалась у Элли, чтобы поболтать о том о сем.
Иногда беседы были неинтересными, иногда же несли драгоценные крупицы информации – например, о погоде, о смене времен года. Бывало, Ноэль рассказывала, что у нее становилось все больше работы, потому что дети начали готовиться к выпускным экзаменам. В других случаях разговоры были для Ноэль своего рода катарсисом – ей хотелось отвести душу или просто высказаться. Поначалу колебания ее настроения вселяли в Элли ужас. Она никак не могла научиться их предугадывать. Но со временем начала инстинктивно чувствовать состояние Ноэль – по звуку тяжелых шагов на деревянной лестнице, по скрежету ключей в замках, по скорости, с какой открывалась дверь, по тому, как лежали волосы Ноэль и как она делала вдох, чтобы произнести слова приветствия. И когда Ноэль начинала говорить, Элли уже знала, как будет проходить беседа.
Сегодня Элли сразу поняла, что Ноэль настроена на жалость к самой себе.
Шарканье огромных – размер восемь с половиной[48], не меньше – ног вниз по лестнице.
Тяжелый вздох перед тем, как вставить ключ в замок.
Дверь скрипит, медленно открываясь.
И опять вздох, уже после того, как дверь закрыта.
– Держи. – Ноэль вручила Элли ланч: два ломтика белого тоста, прогнутых под весом бобов, наспех вывернутых из металлической банки, мини-колбаски в пленке, блин, свернутый в трубочку, заполненную шоколадной пастой, банка Lucozade[49] и миска драже из мармелада.
Элли выпрямилась и взяла поднос.
– Спасибо.
Она начала есть в тишине, сознавая, что Ноэль собирается размышлять вслух, сидя возле Элли.
Наконец Ноэль глубоко вздохнула и пробормотала:
– Вот я спрашиваю себя, Элли, какого черта мы делаем. А ты об этом не задумываешься?
Элли всмотрелась в Ноэль, затем начала разглядывать бобы на тосте. Хорошо, что теперь хватало ума не давать советы, когда Ноэль была такой. Роль Элли сводилась к тому, чтобы оставаться молчаливым слушателем.
– Одно и то же изо дня в день. Сколько нужно затрачивать усилий, чтобы каждое утро вылезать из своей долбаной кровати. Каждый день делать одни и те же проклятые вещи. Включать чайник… – Ноэль сымитировала включение чайника. – Чистить зубы. – Она жестом показала и это. – Выбирать одежду, расчесывать волосы, готовить еду, мыть посуду, выносить мусор, покупать новую еду, бежать к телефону, стирать одежду, сушить ее, складывать и класть на место, улыбаться всем непотребным ублюдкам на улице, и так каждый день, раз за разом, постоянно, и нет ни единого шанса выйти из игры. Честное слово, начинаешь понимать, почему люди уходят из дому. Мне иногда попадаются бездомные, лежащие на картонных матрасах, грязных старых одеялах, с банкой спиртного. И знаешь, я им завидую. Да. Они ни перед кем ни за что не отвечают.
Ноэль сделала паузу. Элли продолжала молча жевать.
– И знаешь, я, должно быть, была безумна, когда решила, что смогу сделать это. – Ноэль обвела руками комнату. Затем показала на Элли, на ее выпирающий живот, на клетки с хомяками. – Кормить столько ртов, да это же самый настоящий каторжный труд. А сколько надо денег, чтобы платить за большее количество вещей. Сколько сил и времени уходит на то, чтобы потом постирать эти вещи, сложить и куда-то убрать. Сама не знаю, о чем я только думала. Не знаю.
Она глубоко вздохнула и поднялась, собираясь уйти, но повернулась и с любопытством поглядела на Элли.
– Ты в порядке?
Вопрос был запоздалым, к тому же риторическим. На самом деле Ноэль не нужен был ответ. Она не желала слышать, что Элли уже давно почти не спит, потому что ей страшно неудобно лежать. Не хотела знать ни о больном зубе, ни о том, что у Элли закончилось чистое белье и она вручную стирает трусики в раковине.
Ни о том, что ей нужен новый лифчик, поскольку ее груди теперь размером с арбузы.
Ни о том, что она так скучает по своей маме, что горят все внутренности.
Ни о том, что Элли могла чувствовать запах приближающегося лета и что дни становились длиннее.
Ни о том, что заплакала, когда подумала о запахе свежей травы и барбекю в саду за домом, о Джейке на батуте, о коте по имени Мишук. Что заплакала, когда увидела растянувшееся пятно света, упавшего на деревянные половицы.
Ноэль не хотела знать, что Элли уже забыла, кто она, уже не говоря о том, какая она.
Ноэль не хотела знать, что Элли растеклась по своему телу, стала мягкой глиной, кисельной лужей, сгустком плазмы. Что иногда ей казалось, будто она любила Ноэль. Иногда хотелось, чтобы Ноэль обняла ее и медленно качала, как ребенка. А иногда хотелось перерезать Ноэль горло, стоять и смотреть, как медленно вытекает кровь, как Ноэль теряет сознание и умирает.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
