Прокатившись вверх и вниз по улице, я наконец увидел голубой дом, выстроенный в викторианском стиле. Я припарковался напротив, вышел из машины и зажмурился от слепящего солнца. Дом пребывал в плачевном состоянии. От былой его красоты не осталось ничего. Входная дверь, как и большая часть окон, была забита фанерой. На изъеденном солью и разрисованном граффити деревянном щите с надписью «Продается» даже внимательный глаз уже не нашел бы имени риелтора. Со стен клочьями свисала облупившаяся краска. В выбитых окнах второго этажа гулял ветер. Картина была до того неприглядной, что я даже присвистнул.
Как спец по тайным убежищам, я не мог не похвалить Риббонса за выбор. Во-первых, частный дом пользуется конституционной защитой от обыска, что позволяло Риббонсу затаиться в его стенах на какое-то время, не привлекая к себе внимания. Во-вторых, не существовало никаких документальных следов, ведущих от него к этому дому. Единственный, кто был в курсе, – это риелтор. Получивший, добавим, щедрую взятку. Наконец, в-третьих, дом не вызывал подозрений, потому что располагался в квартале достаточно благополучном, чтобы не быть на заметке у полиции, но не настолько респектабельном, чтобы соседи заинтересовались новичком. Одним словом, идеальное место.
Возле дома стояла угнанная Риббонсом темно-зеленая «Мазда-Миата».
Машине определенно досталось. Разбитые фары, простреленная левая дверца… От улицы «мазду» закрывали кусты, и номеров я не разглядел, зато увидел на стекле водительской дверцы брызги крови и грязи. Итак, машина здесь – разумеется, пустая. По крайней мере, Риббонсу удалось доехать до этого дома. Не хотел бы я умереть в японском автомобиле.
Как я уже говорил, когда-то дом был красивым. Стены, оклеенные дорогими обоями с узором из экзотических плодов и цветов. Под потолком – богатая лепнина в виде вино-градной лозы. Но стены успели потемнеть и покрыться коричневыми потеками, а светильники кто-то расколотил. В углу бросалась в глаза надпись аэрозольной краской «Нет ничего сильнее привычки».
В доме было темно, жарко, сыро и пахло затхлостью. От моих шагов в воздух поднялись густые клубы пыли. Я чуть постоял, давая глазам привыкнуть к темноте, а потом щелкнул выключателем. Чуда, как и следовало ожидать, не произошло.
Но протянувшийся по ковру черный след от впитавшейся крови я разглядел.
И одновременно учуял мерзкий запах – вонь гниющей рыбы, фекалий и пороха. Кровавая полоса вела через короткий коридор, мимо гардеробной и ванной, в глубину дома. Казалось, будто кто-то разрисовал ковер окровавленной кистью.
Риббонс.
Его «калашников» опирался о дверной косяк. Затвор был в крови и остатках пороха. На полу разбросаны хорошо знакомые мне вещи. Латексная перчатка. Магазин от «кольта-1911». Пуля 7,62539 миллиметров. Черная лыжная маска.
Да, он был здесь.
Еще живой.
46
Когда я нашел Риббонса, он больше походил на труп. Еле дышал и смотрел остекленевшим взглядом. Но его грудь поднималась и опускалась, свидетельствуя о том, что жизнь в нем еще теплится.
– Воды, – не сказал, а прохрипел он пересохшими губами.
Он сидел в гостиной, привалившись спиной к стене, в луже крови. Кевларовый жилет и толстовка промокли насквозь. Лицо было мертвенно-бледным, ступни опухли. Он выглядел вполне безобидно и даже трогательно, если бы не сочившийся из глаз зеленый гной. Пуля прошла чуть выше пупка, пробив бронежилет. Две другие застряли в керамических пластинах: присмотревшись, я увидел сплющенные кусочки свинца. На стене, в том месте, где Риббонс осел на пол, остался кровавый потек. Кровь уже успела почернеть.
При ранении в живот обычно дольше пятнадцати минут не живут. Из желудка в кровь попадает соляная кислота, вызывая кому и смертельную реакцию. Однако эта пуля до желудка не добралась. Ее полет замедлил бронежилет. Она застряла в жировых тканях и не задела кишечник, но с каждым вздохом Риббонса медленно продвигалась все ближе к желудку.
Часов двадцать назад его еще мог бы спасти очень хороший хирург. Но не теперь. Лицо Риббонса уже утратило краски жизни. Гноящиеся глаза говорили о том, что организм охвачен сепсисом. Подтверждением тому служили и хрипы в легких. Смерть подошла к Риббонсу совсем близко.
– Коп? – прошептал он.
– Нет, – сказал я. – Меня прислал отец.
– Воды, – сказал он. – Пожалуйста.
Я не ответил. Просто стоял и смотрел на него.
– Воды.
Я выглянул в коридор. Ты пришел за деньгами, напомнил я себе. Где же они? В коридоре я ничего похожего не заметил.
– Пожалуйста, – снова произнес он. – Воды.
На лице и руках Риббонса запеклась кровь. Губы у него были сухие, как песок. Он безотрывно смотрел на меня остановившимся взглядом.
– Пожалуйста, старик, – сказал он.
– Куда ты дел деньги, Риббонс?
– Пожалуйста…
– Сначала деньги, – сказал я.
Риббонс молчал. Потом пошевелил пальцами, указывая на коридор. Я повернул голову и проследил за его жестом, потом поднялся и пошел в глубь дома. В спальне стояли каркас старой кровати и комод, но комната все равно выглядела нежилой, даже хуже, словно населенной мрачными тенями. Риббонсу так и не довелось ее обжить. Мне стало не по себе.
Я пробирался в темноте едва ли не на ощупь. Через трещины в фанере проникал солнечный свет, расчерчивая пространство красными лазерными лучами. Вдали шумело оживленное шоссе.
Деньги лежали в кладовке.
Запачканный кровью синий кевларовый мешок. Я поднял его и направился к двери, но у самого порога остановился. Риббонс с великим трудом перевел на меня глаза. Он сидел, словно придавленный грудой кирпичей, и самое малое движение стоило ему нечеловеческих усилий. Губы шевелились, но беззвучно. Возможно, он молился.
– Воды… – снова простонал он.
– Хорошо, – сказал я. – Сейчас принесу.
Я на минуту оставил его одного. Кухня располагалась через две двери от гостиной, сразу за столовой. Я прошел в темное помещение и включил водопроводный кран. Некоторое время он издавал рычанье и дребезжал, но потом отплевался, и в раковину полилась вода. В поисках какой-нибудь посудины я открыл кухонные шкафы, но они зияли пустотой. Пришлось набрать воды в пригоршню. Риббонс увидел, что я несу, и мелко задрожал.
– Пожалуйста, – произнес он.
Я выругался и опустился рядом с ним на колени, прямо в лужу крови и рвоты. Я поднес пригоршню к его губам; вода потекла ему в рот и побежала по подбородку. Он пил и все не мог напиться. Попросил еще. Я еще раз сходил на кухню и принес еще воды. Говорить с ним мне было не о чем, так что я просто смотрел, как он пьет. Но вот он напился. Мы оба молчали. В тишине слышно было, как скрипит и бормочет что-то старый дом. Риббонс попытался сфокусировать на мне взгляд.
