Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Мы без проблем отключили сердце Анны от АИК и закрыли грудную клетку, оставив глубокие шрамы, но надежно защитив мозг от дальнейших повреждений. Сама по себе операция не представляла особой сложности. Но, поскольку все четыре конечности Анны были парализованы, мы не могли с уверенность сказать, хорошо ли она перенесла операцию. Она не реагировала на указания, и мы понятия не имели, в состоянии ли она дышать самостоятельно и кашлять. Лежачее положение без движения – верный путь к инфекции дыхательных путей и легочной эмболии из-за тромбоза вен в ногах.
Пришлось изрядно потрудиться, чтобы помочь Анне преодолеть все это. Нелегкая задача не только для нас, но и для физиотерапевтов, а также для семьи и друзей. Им объяснили, что надо разговаривать с Анной и ставить ей музыку, пусть она и не подает признаков жизни. Когда Дез надел ей на голову наушники и включил местное радио, она не отреагировала.
Поразительно, однако, то, что Анна прекрасно осознавала все происходящее вокруг нее. Когда действие наркоза прошло, она вновь смогла видеть и слышать, но по-прежнему не двигалась. Хуже того, она чувствовала боль, о которой не могла никому сказать. Любой внешний наблюдатель счел бы, что она в глубокой коме.
Однажды ночью, когда Анна, обильно потея, все так же лежала без движения, новая медсестра поменяла простыни на ее кровати. В порыве доброты она погладила девушку по голове, сказав: «Прости, но это все, что я могу для тебя сделать». Анна запаниковала, решив, будто эти жалостливые слова означают, что она умирает. В другой раз менее сердобольная сестра выпалила: «Выглядит как труп».
Иногда, когда человек обездвижен и не реагирует на внешние раздражители, он может испытывать боль, но не сможет сказать о ней. Нужно постоянно говорить с таким человеком, чтоб он знал, что за его жизнь борются.
Однажды две медсестры перестилали простыню на кровати Анны. Когда они переворачивали девушку с одного бока на другой, правая коленная чашечка сместилась (у Анны был привычный вывих), но никто, кроме нее, этого не заметил. Ее мучила невыносимая боль, но она была не в состоянии об этом сказать. В конце концов наблюдательный младший врач заметил странную асимметрию коленей и вправил вывих. Без обезболивающего.
Дез с Дэвидом приходили каждый вечер после работы, надеясь увидеть, что Анне стало лучше. Я проходил мимо ее кровати по нескольку раз в день, потому что палата интенсивной терапии расположена на пути между моим кабинетом и операционной. Сначала я думал, что у Анны необратимое повреждение мозга. Но я не нейрохирург, так что не мне было судить.
Вечером в понедельник, 5 сентября, дядя Анны пришел навестить ее. Как и другие посетители, он попытался с ней поговорить. Липкую ленту, которая закрывала ее веки, чтобы поверхность глазных яблок не пересохла, тогда уже сняли. Внезапно Анна открыла глаза, и ее дядя подпрыгнул от удивления. Он крикнул: «Она очнулась, она очнулась, Анна очнулась!» Обнаружилось также, что она может следить глазами за вертикальными движениями пальца. Анна перенесла инсульт неделей ранее, и с тех пор это был первый признак того, что она в сознании.
Ее муж и отец, которые провели в больнице большую часть дня, к тому времени ушли домой. Услышав о случившемся, они мигом вернулись, но застали Анну уже спящей.
Мы убедились, что мозг Анны работает, и было логично позволить ей дышать самостоятельно. Не позднее чем через сутки мы удалили из трахеи дыхательную трубку, избавив девушку от сильного дискомфорта, а заодно упростив физиотерапию и смену простыней.
Спустя еще несколько дней Анна оставалась в сознании большую часть дня, ее дыхание было нормальным, а пульс и давление – стабильными. В палате интенсивной терапии, как обычно, кроватей на всех не хватало, и вопреки пожеланиям семьи, а также моим рекомендациям ее перевели в отдельную палату. Здесь физиотерапевт уделял Анне уже не столько внимания, и вскоре у нее развилась пневмония, в связи с чем пришлось назначить ей комбинацию антибиотиков. Анна все еще была очень слаба и не могла кашлять, поэтому ситуация быстро переросла в критическую. Высокая температура с постоянными перепадами, обильное потоотделение, едва не доводившее организм до обезвоживания, а также неконтролируемые приступы озноба делали жизнь Анны невыносимой.
А болезнь все усиливалась. Однажды Дез случайно увидел надпись «Не реанимировать» на обложке папки с историей болезни Анны. Так написали из тех соображений, что качество жизни пациентки предположительно будет неприемлемым, но обсудить это с ее близкими никто не удосужился. И Дез с Дэвидом пришли к выводу, что медперсонал сдался.
Смысл надписи заключался вот в чем: Анну не подключат к аппарату искусственной вентиляции легких, если она не сможет самостоятельно дышать из-за инфекции дыхательных путей. Дэвид сказал по этому поводу: «Думаю, в медкарте это написали, когда Анну перевели из реанимации. Я не знаю, что говорит на этот счет врачебная этика, но мне кажется, что следовало обсудить это с нами». Еще как следовало, черт возьми! Даже ветеринары не позволяют домашним животным умереть, не обговорив все с владельцами, и было бы, мягко выражаясь, уместно поставить семью в известность. Жуть.
Теперь, когда Анну поместили в отдельную палату, ответственность за нее лежала целиком на мне, а не на реаниматологах. Я созвал на совещание своих ассистентов, палатных медсестер и физиотерапевтов, после чего пригласил для откровенной беседы Деза и Дэвида. Мы уже добились немалого прогресса: Анна была в сознании. И хотя о полном неврологическом восстановлении речи не шло, ее близкие хотели сделать все возможное, чтобы она выздоровела.
Итак, что конкретно означала фраза «Не реанимировать» в данном случае? Миксому вырезали, и внутри Анны билось нормальное молодое сердце, которое не собиралось останавливаться, поэтому не должно было возникнуть никакой необходимости бить ей кулаком в грудь или проводить дефибрилляцию. Все, в чем она нуждалась, – это физиотерапия и курс антибиотиков, а также заботливый уход, чтобы она снова почувствовала себя человеком. Ни в коей мере Анна не была предметом, доставлявшим неудобства и требовавшим дополнительных стараний. Моя напутственная речь сработала, все рьяно взялись за дело, и вскоре Анну вылечили от пневмонии.
Шло время, Анна оставалась в сознании все дольше и дольше и очень скоро уже могла сидеть на стуле. Ее дыхание стабилизировалось, и она научилась взаимодействовать с окружающими. Ей задавали вопросы, а она определенным образом моргала, говоря тем самым «да» или «нет». Доброжелательные медсестры разработали для нее целую систему знаков: различных морганий и подмигиваний, чтобы общаться с окружающими, но повесили памятку слишком далеко на шкафчике, и Анна ничего не могла разобрать. Конечно же, никто не догадался надеть ей очки. Постепенно она смогла немного двигать головой и научилась пользоваться специальной «голосовой доской», чтобы беседовать с теми, кто ее навещал. Это был медленный процесс, но она наконец-то обрела возможность продемонстрировать, что ее рассудок сохранился. Еще чуть позже она начала рассказывать нам свою историю – произошедшее с ней от первого лица.
«Помню, как проснулась посреди ночи (мне так показалось). Было очень темно. Вокруг постоянно что-то пищало – казалось, что одновременно работает много телевизоров. Теперь-то я понимаю, что это были кардиомониторы в реанимации. Я чувствовала, как моя шея лежит на краю какого-то таза. Кто-то поливал мои волосы приятной теплой водой, массируя кожу головы. Эти люди, кем бы они ни были, мыли мне голову! Ощущения были просто потрясающие.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
