Но тут он проснулся. Его одежда промокла от пота, во рту был горький привкус.
Что это значило? Он попытался разгадать сон, найти ответ в своих книгах, но они не помогли ему. Знаки мерцали перед глазами, значения сдвигались и изменялись.
«Что это значило? — снова спрашивал он. — Скорее напиши мне и объясни смысл».
Всю вторую половину дня до вечера я раздумывала над его сном. Я стояла на берегу, как и он, чувствовала, как пена окатывает мои лодыжки, слышала крики чаек.
В течение нескольких часов я пыталась разгадать значение сна, пока не устала настолько, что легла. Я лежала за задернутыми занавесями и думала о Ребенке Лич, которого посадили в лодку и отправили по воле волн. Почему его мать выбрала этот путь? Как она могла оставить его, свою постоянную боль и заботу?
Теперь Масато видел во сне то же самое. Неужели он каким-то образом почувствовал то, что я скрывала от самой себя? Почувствовал, что во мне зреет ребенок, которого создали мы — он и я.
Я уже не могла не обращать на это внимания. Признаки слишком явные. Я помнила их со времени первой беременности, с тех месяцев, которые предшествовали рождению моего сына.
Тошнота и бессилие. Все звуки и запахи воспринимаются очень остро. И странное, непостижимое желание, более глубокое и сильное, чем когда-либо, неподдающееся разумному объяснению.
Что мне делать с ребенком? Отметить знаком моей вины и обмана, как я пометила своего сына? Вряд ли эта новость принесет радость его отцу, который пострадает от оскорбительных толков о нашей связи. (Он слишком молод, чтобы жениться на мне; это было бы неприлично, оскорбительно даже думать об этом.)
У меня осталось очень мало времени на размышления. Скоро это станет заметно. К тому времени, как ребенок начнет двигаться у меня в животе, я должна буду уехать. Я не могу оставаться при дворе: это противоречит всем обычаям. Беременная женщина считается еще более нечистой, чем женщина во время месячных. И кто знает, какие обвинения мне предъявят, если мое состояние обнаружится?
Существует еще один способ выйти из затруднительного положения. Можно предпринять еще одну поездку на Восточную рыночную площадь и приобрести горькие травы, которые разрешат мою проблему. Я уверена, что найду их там… или в лавке около рынка. Разве продавец книг не спрашивал меня, не нужно ли мне какое-нибудь из его лекарств? Может, он благодаря сверхъестественному чутью понял то, о чем я и сама еще не знала? Или, как и его тайный клиент, решил, что я принадлежу к тому сорту женщин, которые время от времени, когда этого требуют обстоятельства, прибегают к подобным средствам?
Я не могу долго рассуждать об этом. Будущее угнетает меня. Я не способна запечатать это тельце в кувшин и закопать его на берегу реки Камо, как делают другие женщины, чтобы скрыть следы своих тайных прегрешений.
Ребенок, у которого могли бы быть его руки и его глаза с коричневыми искорками. Ребенок с локонами на затылке, как у него. Серьезный, нежный ребенок, который скрывает свои страхи, задавая бесконечные вопросы. Почему я уверена, что это девочка? Возможно, потому, что Масато видел ее во сне, хотя я чувствовала это еще до того, как он прислал мне письмо.
Стану ли я отвечать на его письмо? Да, прямо сейчас, лишь только закончу эту страницу. Но я не буду растолковывать его сон. Я попрошу его приехать ко мне как можно быстрее и успокою без всяких слов.
Ночью была гроза, потом два часа прохлады и снова угнетающая жара.
Бузен пришла ко мне, когда я искала свой веер. Она рассказала, что эпидемия докатилась до южных окраин города. Ее глаза были полны ужаса, когда она описывала мне то, что слышала. Пораженные болезнью люди падали прямо на улицах у ворот Расе. Мужчины в лихорадке, с сыпью и пятнами на руках и лице; женщины, измученные судорогами и рвотой, обессиленно лежавшие в своих постелях. Ходят слухи о смертельных случаях. Найден бродяга, лежавший лицом вниз в грязной канаве. Один серебряных дел мастер умер так быстро, что не было времени позвать священника. Рассказывали о женщине, которую привезли в повозке с фермы на западе; у нее уже остекленели глаза, пока ее обезумевший от горя муж искал заклинателя, чтобы избавить ее от демонов.
Пока Бузен говорила, я думала о мальчике, которого видела на базарной площади: глаза у него были цвета вареных яиц. Скольких из нас болезнь поразит так же, как его? Скольких из нас она пометит так сильно, что никакие свинцовые белила, никакие припарки из шелковых коконов или соколиных перьев уже не помогут? Скольким людям из тех, кто не переболел этой болезнью раньше, суждено умереть? Какие ядовитые испарения проникают в нас в этот жаркий летний день с плотным воздухом, овладевая нашими телами?
Чьих матерей заберет смерть? Кто из отцов будет разлучен с сыновьями? Чьи возлюбленные, друзья, соседи, которые жили рядом, окажутся отрезаны от окружающих куском черной ткани на ивовом прутике, предупреждающим: «Не трогайте меня. Я заразен. Держитесь подальше».
Бузен отправилась читать молитвы с четками в руках. Я до своих четок не дотрагивалась. Я ждала только Масато и того часа, когда не останется ни слов, ни страхов.
Почему он не пришел? Что его задержало? Еще один день, а от него ни слова. Я послала второе письмо и велела гонцу по возвращении сообщить мне, что было сделано.
Прошло всего два дня, как Масато обратился ко мне с просьбой истолковать его сон. Теперь я должна молить о получении известий от него. Как я ненавижу ожидание!
Настроения при дворе отражают мое состояние. Новости борются со слухами, гнев — с тревогой. Император, которого, без сомнения, потрясли злобные разговоры о том, что его недееспособность явилась причиной эпидемии, объявил, что через три дня сложит с себя все обязанности и отправится жить уединенной жизнью. Если я до того не получу известий от Масато, мне придется ждать, пока император не закончит процедуру отречения и ворота дворца не будут снова открыты.
Не придется ли нам из-за эпидемии стать изгнанниками из собственного города? Или мы проведем лето, закрывшись от мира внутри дворцовых стен? Все знают, что, если эпидемия распространится, двор может оказаться в изоляции. Внутренние ворота запрут и станут охранять. Каждый странник подвергнется допросу. За всеми передвижениями будет установлено наблюдение.
— Должна ли я разлучиться с Масато или он найдет какой-нибудь предлог, чтобы навещать меня? И как я смогу пойти к нему? Если эпидемия распространится дальше, возникнут препятствия даже для самых близких поездок, а далекие путешествия станут еще более опасными.
Тут мне пришло в голову, что Изуми может пострадать так же, как я. Как ей удастся уехать в Акаси, если двор того и гляди окажется в изоляции? Она не сможет посетить своего изгнанника, если сама станет изгнанницей.
