– И у меня будут птичьи мозги при этом? – почему-то спросила я.
– О чем только они думают? – захохотала Морана и хлопьями пошел снег. – Хотя, если они шутят, значит, не все потеряно. Так что, девочки, идите и подумайте. Ты, Лотта, можешь с Кареном посоветоваться. А мы пойдем посидим возле Алатырь-камня, мудрости и силы попросим, не все мы знаем и не все можем, как думают смертные. Увы. И мы переживаем за Лебедушку, она наша, первоначальная, в ней чистая кровь существ, созданных в начале творения. Ты-то, Лотта, на три четверти человек, тебе этого не понять, но Бог почему-то решил, давая еще один шанс человечеству, использовать тебя.
Мы пошли к Карену и Михелу. Парни волновались. Рассказали им кратко о сложившейся ситуации.
Карен сразу сказал, что не будет ничего советовать, что это бесчеловечно – советовать кому-то рискнуть жизнью. Вероника должна решать этот вопрос для себя сама.
И добавил:
– Даже если она останется с тобой, Лотта, думаю, мы научимся жить дружно. А если вы решите разъединяться, то, любимая, ты знаешь, как ты мне нужна, и я никуда не отпущу твою душу, только вместе со своей, как ни пафосно это звучит. Я не смогу уже спокойно существовать без тебя. Нас связало что-то крепко и навеки, поэтому повторюсь – я не отпущу твою душу.
– Да, есть стих, который я любила в юности, почему-то отождествляла смысл стихов со своей жизнью и доотождествлялась, привязала свою судьбу к словам, они стали действительностью: иду я « в никуда и в никогда, как поезда с откоса». Полная версия стиха, мальчики-девочки, такая:
Один идет прямым путем,
Другой идет по кругу
И ждет возврата в отчий дом,
Ждет прежнюю подругу.
А я иду – за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
Анна Ахматова
Наступило тягостное молчание. Я думала. Лотта, пытаясь меня утешить, рассказывала мне, каково это быть и жить в слоях, да и я помнила ее ощущения. Рассказывала правду про неприкаянные души, про души просто безликие, опустошенные, блуждающие и живущие в чужих ощущениях и информации слоя, куда попали. Но есть и души вполне счастливые и активные в поисках своих будущих тел. Как будет с моей душой? Просто так раствориться не хотелось, а хотелось побыть собой, получить возможность продолжения себя. «Себя» – хорошо сказано, а какая я, что в себе продолжать или зачем себя продолжать – не поняла. Моя жизнь пролетала передо мной в красках и фактах. Неприкаянная, неправильная, больная, изломанная, иногда счастливая, но не так часто, как хотелось бы. Но ведь я выстояла, осталась собой, смогла стать и самодостаточной, и сильной. Смогла. И что лучше: потерять все это и начать жить сначала или продолжить эту жизнь? Попробовать, наверное, надо, вот только бы быть кому-то нужной.
А потом пришла злость на себе. Почему это я настраиваюсь, что переход не получится? Тут три богини обещают помочь, да и бонусы хороши, красивое бессмертное тело. Кстати, а как это – быть бессмертной? Лотта вот, оказывается, бессмертна, но не так, как Лилит, которую нельзя убить. Она просто будет жить долго-долго, если ее не убить. Но она почему-то не озадачивается вопросом, каково это – жить бесконечно долго. В молодости все априори считают, что смерть – она не для них, и когда они состарятся, то придумают эликсир бессмертия или случится чудо, а чаще вообще не задумываются и живут.
– Вероника, – вдруг услышала голос Михела, – можно, я буду тебя называть Вера, или лучше Веро, мне больше нравится? Хочешь, я буду нуждаться в твоей душе и не буду хотеть ее отпустить?
Этот, казалось бы, невинный вопрос вывел меня из себя. Я и так была на взводе. Мне стало за себя обидно. Решать надо сейчас, а он что, будет готовиться хотеть меня удержать? Поэтому я спросила:
– А когда ты созреешь до того, чтобы захотеть меня удержать?
– Да я и сейчас готов, а что?
– Мы с тобой торгуемся – это здорово. Зачем тебе это? – я закипела. – Я не дубль Лотты. Ты это понимаешь? Это мерзко.
Махнула рукой и продолжила тираду.
– Сумбурные слова, но суть понятна. Если я пообещаю тебе что-то, то ты сейчас будешь удерживать мою душу. А если нет, то катись-ка ты, Вероника, в ж…, то бишь слои. Да уж, ты оказался достаточно прагматичен для романтика.
Михел разозлился.
– Ты все извратила. Я буду стараться тебя удержать, даже если ты ничего не пообещаешь, я и не просил обещать что-либо, сама решила. Просто спросил, хочешь ли ты, чтобы я нуждался в твоей душе, и ничего большего. Вероника, поверь, моя душа будет держать твою. Я не такой уж я мудак, честно. Наверное, я устал мечтать бесплодно об одной девушке, которую, как понял, совсем не знаю и совершенно не нужен ей.
– Это невероятно мерзкое предложение, но именно потому, что оно честное, я согласна. Тогда вопрос решен, мы пробуем, – проговорила я Лотте.
– Решен, – ответила мне Лотта. – Пойдем к богиням. Только знай, я тоже нуждаюсь в твоей душе, что бы ни говорила Морана про мужчин и детей, и буду пытаться ее удержать, ты для меня больше, чем сестра, ты стала частью меня и очень нужна мне.
Она была расстроена не меньше меня, мысль о возможных потерях приводила ее в отчаяние, но мы решили настроиться на оптимистический лад. Была – не была.
Люди, не ведая, что будет на самом деле, говорят: «все будет хорошо!», и что-то подобное говорили мы, то ли прощаясь, то ли подбадривая друг друга: «у нас все получится, я смогу помогать тебе в твоей задаче с переселением, тело бабушки будет жить, кругом одни плюсы, будем пытаться».
Обряд был странен: Богини посмотрели на таких решительных нас. Кивнули и сосредоточились.
– Подойди, ляг и возьмись за Алатырь-камень, – приказала Морана и начала свое действо.
Сразу стало очень холодно. Луна зашла за облака, скрывая свое лицо, чтобы не видеть вихри, окутавшие фигуры двух девушек.
– Смерть придет и очистит, заберет лишнее, поменяет существующее на несуществующее. Я Морана – Смерть, смотри мне в глаза. Что ты видишь? Разве ужас? Нет, покой и новизну. Мы рождаемся на свет, умирая для жизни во чреве матери. Мы любим, умирая для себя и рождаясь для Нас, через смерть, через отрешение, через боль и страх, и, отрекаясь от себя, получаем истинное в новой жизни.
Вихри еще раз взметнулись вверх, холодный обжигающий воздух ворвался в легкие, и тысячи ледяных застывших брызг повисли вокруг, делая его еще более обжигающе холодным. У меня горело все внутри, выжигая ледяным огнем связь наших душ, отрывая душу от тела, вырывая из прочных глубин сознания, перемещая в неизвестное, неизведанное.
И слышался голос, что говорил внятно: и сказал Господь «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а отдавший душу свою…. сохранит ее в жизнь вечную».
