– Как? – слегка опешила я. – Что кто-то в зоопарке работает? Ну разумеется, мог бы и сам сообразить, – я усмехнулась, хватаясь за спасительную иронию. – Если есть зоопарк, звери, кто-то за ними непременно навоз убирает…
– Нет! То, что вы сказали: провалилась на экзаменах, ну, пошла работать туда, где интересно… в цирк… Это бывает?
– Боже мой… Давай-ка всё с самого начала.
* * *
– У меня в молодости был приятель, – говорила я. Теперь родители Андрея снова сидели напротив меня. – Он вырос в маленьком крымском городке. Представьте себе: СССР. После окончания курортного сезона весь городок впадал в кому. Желтые листья по колено, тишина. Он пошел в первый класс. Учительница была приезжая, по распределению. Он влюбился в нее. Она говорила: «Учитесь, дети, главное – хорошо учитесь! Если вы не будете учиться, то станете дворниками и будете улицы мести. А если будете хорошо учиться, то вырастете и будете ходить в белых халатах и только кнопки нажимать». Мой приятель приходил домой и звездными бессонными ночами ворочался в своей кроватке: быть дворником и мести остро пахнущие опавшие листья было вроде неплохо, но обожаемая учительница это осуждала, и, стало быть, – нельзя. А ходить в белом халате и нажимать кнопки совершенно не хотелось. У малыша была активная натура, и в конце концов, получив три высших образования, он стал преподавателем сценического движения в одном из московских театров. А тогда, в детстве, не находя себя в предложенном выборе, он плакал от бессилия…
Вы сказали своему сыну, – наплевав на приличия, я обвиняюще уставила в них палец, – «жизнь – суровая штука. Человек в ней по определению не может делать то, что он хочет. Мало ли чего мы с матерью хотим…» Вы неоднократно говорили ему, что не любите свою работу, но честно делаете ее, потому что она хорошо оплачивается, и это дает возможность вашей семье есть, пить, отдыхать на море и оплачивать кредиты…
– Я хотела быть врачом, но в медицинский без блата было не поступить, – мать, как в школе, подняла руку. – И еще ландшафтный дизайн, но это же рисунок надо было сдавать… Ну а потом вообще стала бухгалтером. Как еще женщина с ребенком может прилично заработать?
– А я слышала, как некоторые специалисты сравнивают бухгалтерию с поэзией, – заметила я.
– Только не я! – открестилась женщина. – Может, и надо было попробовать в медицинский…
– А я вообще никем не хотел, – признался отец. – Если только футболистом, но это же несерьезно. Потом родители сказали: надо высшее образование, ну, я поступил в ЛЭТИ и не жалею, мне потом пригодилось…
– А про хрестоматийных дворников, романтическое убежище всех лоботрясов, которыми грозили еще нам, в мои школьные годы, вы сказали…
– Да! Я ему говорил, что дворником его тоже не возьмут – там всё гастарбайтерами занято…
– И теперь вы удивляетесь, что Андрей почему-то не хочет жить ту жизнь, которую вы ему предложили как единственный вариант? Он вам, родителям, самым значимым людям в своей жизни, поверил – понимаете? И это и есть самое страшное…
– Но что же нам теперь делать?! Что ему сказать? Что всё, что мы говорили раньше, – неправда?
– Слова – ерунда. Андрей уже их не услышит. Только ваши дела и ваши эмоции имеют значение. Подтянуть все резервы! Вам – идти на курсы ландшафтного дизайна или уж какой-нибудь шарлатанской фитотерапии. Дома подробно рассказывать о полученных впечатлениях. Вам – найти любительскую футбольную команду «кому за тридцать» и посещать тренировки и матчи. Или, если не найдете, организовать ее прямо в своем дворе. Покажите ему в деле всех людей, кого сможете достать, которые любят свою работу. Поддержите любой бредовый проект, который он вам представит в качестве теста ваших усилий и подросткового протеста одновременно. Делайте же что-нибудь, черт возьми, иначе он действительно, чего доброго, из окна прыгнет!
– А-а-а… – тихо простонала женщина.
– А ко мне пусть походит. Ни для чего, так просто…
* * *
Спустя полгода Андрей сделал пирсинг в десяти местах и татуировку на плече, выкрасился в синий цвет, оделся в черную кожу и идеологически проводил время с друзьями в каких-то то ли разрушенных, то ли недостроенных домах. Обычный подросток. Срочно добирал то, что пролежал на диване. Во время последнего визита ко мне сказал, что хочет стать психологом.
– Да тебя в таком виде даже дворником не возьмут! – засмеялась я.
– Ага! Так я вам и поверил! – засмеялся он в ответ. – Ну, я побежал! Надо еще на батю поглядеть, приколоться – он сегодня на воротах стоит!
И ушел болеть за отца, который за это же время неожиданно преуспел в дворовом футболе.
Стать инвалидом
Лето – удобное время для экспериментов на детях. Они сидят на даче, многие отлучены от любимого компьютера жестокими родственниками и находятся в состоянии сенсорной депривации.
А если ее (депривацию) еще усилить?
И заодно обострить некоторые чувства и приобрести новый опыт?
Дети и молодежь любят эксперименты, это все знают. Почти все исследования, о которых в последнее время пишут, выполнены на студентах. Студенты – очень нерепрезентативная выборка, если говорить о популяции в целом, поэтому выводы ученых иногда бывают такие смешные. Я уже – увы! – давно не ученый и выводов почти не делаю, только опрашиваю людей или эксперименты ставлю – остаточная, почти рефлекторная исследовательская активность.
В моем новом эксперименте участвовало 38 семей (в них 20 девочек и 18 мальчиков). Предложено было пятидесяти (для ровного счета). Подростки согласились все, но 12 родителей категорически отказались. Из суеверных, как мне показалось, соображений, хотя вслух было проговорено что-то иное.
Возраст участников эксперимента – от 13 до 18. Подросткам предлагались очень простые условия: на одни сутки стать «инвалидом» – либо не видеть, либо стать глухонемым, либо потерять возможность самостоятельно ходить.
Выбор «инвалидности» предоставлялся самому подростку. Но я, конечно, рекомендовала. Причем руководствовалась вот чем: подростки все были знакомые, поэтому младшим (13–14 лет) я рекомендовала «инвалидность», не совпадающую с их ведущей сенсорной модальностью (откровенному визуалу советовала стать глухим или неходячим – это все-таки полегче), а старшим (15–18 лет), наоборот, рекомендовала режим наименьшего благоприятствования (аудиалу – «оглохнуть», кинестетику – залечь на сутки в кровать).
В результате выбор распределился так:
13 подростков выбрали «не ходить»;
15 подростков – «не говорить, не слышать»
и только 10 выбрали «не видеть» (с самого начала многие говорили: «Не видеть – самое страшное», что подтверждало уже имеющееся у меня мнение, что наша культура все-таки по преимуществу визуальная).
Сразу хочу сказать (все равно кто-нибудь спросит): 20 из 38 – это была «старая гвардия», то есть те, что принимали участие в моем эксперименте с гаджетами. Остальные 18 – новый призыв.
