- Вы не забыли, - буркнула я себе под нос, - что сами меня сюда затащили?
- А теперь я вас отсюда вытаскиваю. - Он обнял меня и принялся гладить по волосам, словно утешая. - Не расстраивайтесь из-за Пеппо, он поправится.
Подыгрывая, я уткнулась ему в плечо и испустила глубокий прерывистый вздох, который прозвучал почти искренне. Видя, что я убита горем, полицейские, наконец, отвязались, и через пять минут мы в обнимку вышли из отделения.
- Хорошая работа, - похвалил Алессандро, едва мы отошли достаточно далеко.
- Взаимно. Хотя… день у меня не задался с утра, так что салюта не ждите.
Он остановился. На лбу прорезалась маленькая хмурая морщинка.
- По крайней мере, мы узнали личность человека, который за вами следил. Разве вы не этого хотели, когда пришли в Монте Паски?
Пока мы сидели в отделении, уже стемнело, но воздух был по-прежнему теплым, уличные фонари разливали вокруг мягкий желтый свет, и если бы не скутеры, проносившиеся мимо нас во всех направлениях, пьяцца выглядела бы оперной декорацией, когда после отзвучавшей увертюры вот-вот выйдет исполнитель главной партии.
- Что означает «ragazza»? - спросила я. - Что-нибудь гадкое?
Алессандро сунул руки в карманы и пошел вперед.
- Я подумал, если сказать им, что вы моя девушка, они перестанут спрашивать номер вашей социальной страховки. А заодно и номер вашего телефона.
Я засмеялась:
- И они не удивились, что Джульетта встречается с Салимбени?
Алессандро улыбнулся, но я видела, что мои слова его задели.
- Боюсь, в полицейской академии Шекспира не изучают.
Некоторое время мы молча шли без цели, никуда не спеша. Строго говоря, можно было уже откланяться, но мне отчего-то не хотелось уходить - не оттого, что в номере меня поджидает Бруно Каррера, просто идти рядом с Алессандро казалось мне естественным и правильным.
- Сейчас подходящий момент вас поблагодарить? - спросила я.
- Сейчас? - Он посмотрел на часы. - Assolutmente si [37]. Да, сейчас самое время.
- Как насчет ужина? Я плачу.
Мое предложение его явно позабавило.
- С удовольствием. А кто же будет стоять на балконе в ожидании Ромео?
- Через балкон ко мне в номер вламывались, помните?
- Понятно. - Его глаза чуть сузились. - Вы хотите, чтобы я вас защищал?
Я открыла рот выпалить какую-нибудь дерзость, но вдруг поняла, что у меня пропало желание это делать. После всего, что случилось и еще могло произойти, я ничего так не хотела, как Алессандро с его пистолетом в постоянные спутники на весь оставшийся срок моего пребывания в Сиене.
- Ну, - сказала я, проглотив гордость, - пожалуй, я бы не стала возражать.
IV.IV Но ты влюблен. Займи же пару крыльев
У Купидона и порхай на них!
Сиена, год 1340-й от Рождества Христова
В день Палио Сиена весело плыла по морю песен. Каждая улица превратилась в реку, каждая пьяцца стала водоворотом религиозного экстаза, и омывшиеся в потоке поднимали с мелей заполаскивавшие стяги и штандарты и шествовали по скользкому песчаному дну фортуны, поднося знамена повыше к небесной Владычице, дабы ощутить ее нежное прикосновение.
Этот благочестивый прилив давно прорвал шлюзы - городские ворота, затопив сиенские пригороды до самого Фонтебекки, что двумя милями севернее Порта-Камоллии. Здесь волновался целый океан голов, пристально следивших, как пятнадцать всадников Палио вышли из своих палаток в полном боевом облачении, готовые почтить вновь коронованную Деву удалой лихостью юношей на пороге зрелости.
Почти все утро у маэстро Амброджио ушло на то, чтобы выбраться из города, локтями прокладывая себе дорогу через плотную толпу, запрудившую улицы. Не знай художник за собой вины, он бы сто раз сдался и повернул обратно с полпути в Фонтебекки. Но он не мог. Как гнусно чувствовал себя старый маэстро в это чудесное утро! Какой роковой ошибкой стало его непрошеное вмешательство в судьбу молодых людей! Не поспеши он соединить красоту с красотой единственно ради красоты, Ромео не узнал бы, что Джульетта жива, а она бы не откликнулась всей душой на его страсть. Непостижимым образом любовь к прекрасному в одночасье превратила маэстро в преступника. Как жестоко со стороны Фортуны преподать урок старику ценой счастья молодой пары! Или он заблуждается, ища возвышенные объяснения своему проступку? Действительно ли фальшивая гуманность, а не что-то иное, соединила этот изначально обреченный союз? Возможно ли, чтобы маэстро передал собственное тайное желание прекрасному телу Ромео и что все надежды на счастливый союз молодых были всего лишь способом получить воображаемый доступ в спальню новобрачной?
Маэстро не увлекался мистическими аллегориями, если они не были частью композиции и богатого заказа, но ему пришло в голову, что легкая тошнота, которую он ощущал при мысли о себе как о похотливом старом кукловоде, сродни тому, что ежеминутно ощущает Господь Бог, если вообще что-нибудь чувствует. Ведь он, в конце концов, явление божественное, а божественному полагается быть бесстрастным. В противном случае маэстро искренне сочувствовал Господу, ибо история человечества суть не что иное, как бесконечная река скорбей.
С Девой Марией дело иное. Она была человеком и знала, что означает страдать. Она всегда выслушает смиренную жалобу и проследит, чтобы Бог поразил громом и молнией кого следует. Как красавица жена могущественного властителя, она поможет и похлопочет, зная, как тронуть Божественное сердце. Именно ей Сиена вверила ключи от своих ворот, а Богоматерь особенно снисходила до жителей Сиены, защищая их от врагов, как мать маленького сына, который ищет спасения в ее объятиях от притеснений братьев.
Маэстро один мучился предчувствием неотвратимого апокалипсиса. На лицах зевак, которых он расталкивал в своем крестовом походе на Фонтебекки, торопясь успеть до начала скачек, не ложились мрачные тени, все пировали, никто никуда не спешил. Отвоевав место у дороги, можно было не торопиться на место старта. Конечно, в Фонтебекки сегодня есть на что посмотреть - пышные палатки, традиционные фальстарты, знатные семейства, чьи сыновья принимают участие в скачках, - но что может сравниться с приближающимся громоподобным гулом пятнадцати галопирующих боевых коней, несущих к победе юных рыцарей в сверкающих доспехах?
В Фонтебекки запыхавшийся маэстро направился прямо к штандарту с орлом. Ромео уже вышел из желтой палатки в сопровождении своих кузенов и других родственников-мужчин, сегодня на редкость неулыбчивых. Даже команданте Марескотти, всегда находивший слова поддержки, выглядел как солдат, попавший в засаду. Он сам держал лошадь под уздцы, когда Ромео садился в седло, и только он один обратился к сыну.
