По сути, исцеляющий элемент идентичен инвазивному, вторгающемуся фактору, который, не будучи интегрированным, порождает болезнь (как обсуждалось ранее). Таким образом, тот, кто исцеляет, и тот, кто разрушает, — два аспекта одного и того же архетипного паттерна. За идеализированной фигурой целителя-бога спрятан такой же мощный паттерн страдающего pharmakos, козла отпущения. Там же скрывается и потенциальный захватчик и разрушитель, diabolos, смутитель умов и дьявол.
Смерть, будучи крестной, является духовной матерью или вдохновителем врача (глава 7). Смерть учит врача. В ходе такого «обучения» врач неизбежно полу чает раны: активируются все его собственные беспокойства и страхи утраты. Но возможно, что знание медицины передается врачу-ученику именно как следствие этого опыта. Эта власть исцелять приводит к тому, что он рискует принести в жертву собственную жизнь, чтобы снасти пациента, вторгаясь и вмешиваясь в естественный порядок, установленный его учителем. (Алхимики назвали свой процесс opuscontranaluram, работа против природы.) Он «обманывает» смерть с риском для себя и таким образом приносит себя в жертву смерти и трансформации. (Его свеча была потушена, чтобы дать место другой свече.)
Итак, исцеляющая сила, воплощенная и переданная через целителя и его вдохновителя, вызывает болезнь и смерть и, как ни парадоксально, сама страдает от болезни и смерти на службе у сознания и трансформации (это будет обсуждаться далее). Прометей и его христианские аналоги, Люцифер, несущий свет в форме змея в раю, и Адам, символический первый человек, — все они страдают на благо сознания. Движение от болезни к исцелению, таким образом, включает стремление к сознанию, страдание от болезни, а также способность ранить и потенциал излечить, когда энтелехиальная сущность болезни может быть ассимилирована. Лекарственное средство, которое лечит, делает так потому, что оно содержит подобие болезни и может вторгнуться в ее поле. Это постоянно подтверждается гомеопатическими доказательствами и иногда значительными временными ухудшениями симптомов в ответ на применение гомеопатического средства.
Испытывает ли муки и сама исцеляющая сила, дремлющая и готовая развернуться во внешней материи как исцеление или как разрушение? Этот вопрос может звучать очень странно доя наших современных умов. Однако косвенно алхимический закон отвечает на него утвердительно, поскольку фактически работа нацелена на спасение материи, которую алхимия полагала больной.
Всс существующие формы являются частичными отклонениями от их архетипных идеалов. В этом смысле вся материя «несовершенна» и, как человечество, подвергается той же «болезни космического порядка» и боли «отделенноепт и стремления воссоединиться с Божественным, которое стремится собрать разбросанные фрагменты » (Панникар, с. 78. См. раздел. «Библиография»). Некоторые виталисты предполагают, что современные технологии, особенно в металлургии, захватывают молекулярные элементы и соединяют их в болезненные сплавы (Рудольф Хаушка, «Природа материи», London, VincentStuartLtd., 1950).
Юнг комментировал:
Произнося освященные слова, которые приводят к трансформации, священник освобождает хлеб и вино от их элементарного несовершенства как вещей сотворенных. Эта идея совсем не христианская — она алхимическая. В то время как католицизм подчеркивает действительное присутствие Христа, алхимия интересуется судьбой субстанций, ясно показывает их освобождение, потому что в них божественная душа заточена и ожидает спасения, которое даруется ей в момент отпущения на волю. Тогда плененная душа появляется в фигуре Сына Божьего. Для алхимика главное, что нуждается в освобождении, это не человек, а божество, которое затерялось и заснуло в материи. Лишь во вторую очередь он надеется получить от преобразованной субстанции некую выгоду для себя в виде панацеи, medicinacatholica, способной влиять на несовершенные тела, неблагородные или больные металлы. Его внимание направлено не на его собственное спасение благодаря божьей милости, а на освобождение Бога от мрака материи. Эта чудодейственная работа вознаграждает его целительным эффектом, но лишь побочно. Он может рассматривать работу как процесс, который необходим для спасения, но знает, что его спасение зависит от успеха того, может ли он сделать свободной божественную душу. Для этого ему нужна медитация, пост, молитва, более того, ему нужна помощь Святого Духа. Следовательно, в процессе трансформации появляется не Христос, а невыразимое материальное существо, именуемое «камнем», которое обладает самыми парадоксальными качествами, в том числе corpus, anima, spiritusи сверхъестественными силами («Избранное», 12, пар. 420).
Мифологическая репрезентация носителя динамики исцеления, архетипного целителя, это не только «раненый целитель», как о нем обычно говорится в юнгиаиской литературе, но целитель, который как исцеляет, так и ранит. Другими словами, он есть целитель, который несет раны и передает раны. Он является посредником сил, которые наносят раны, уязвляют и способны на вторжение. Человек- целитель должен установить связь с этими силами в самом себе, а также по отношению к своим пациентам.
Если доктор должен использовать себя в качестве лекарства, он проявляет себя в «потенцированной», то есть символической форме подобия болезни, включая инвазивный аспект индивидуальной энтелехии. Поэтому доктор должен быть способным оказывать потенциально ранящее воздействие, а также быть уязвимым. Эта неизбежно присущая целителю способность причинять вред требует постоянной самопроверки и предпочтительно регулярных консультаций с куратором или внимания к собственным снам. В психотерапии целитель учится одновременно вторгаться, активно противостоять и быть эмпатически вовлеченным.
Другие авторитетные фигуры, то есть учителя, братья или сестры, друзья, могут выступать в виде модифицирующих персонализирующих элементов, которая властна над жизнью и смертью и от которой ожидается получение всяческой поддержки. Будучи авторитетной фигурой родительского типа, целитель может поднять различные аспекты неразрешенных конфликтов между родителем и ребенком: страх быть покинутым, любовь и желание быть любимым, сопротивление, бунт, грубость, разочарование, уклонение, враждебность. Или даже необходимость нанести поражение терапевту, заявив, что лечение неэффективно. Ясно, чем больше целитель идентифицирует себя с авторитарной силой, отказывается от нее или гордится ею, тем в большей степени эти сложности будут возникать и усугублять другие проблемы.
При проецировании на пациента неразрешенных проблем своего собственного, живущего в глубине души, потерявшего надежду или больного ребенка, которому все еще нужна забота и любовь или у которого есть потребность восставать против авторитета, целитель может бессознательно пытаться лечить те комплексы, которые для него в его собственной личности недоступны. Ему в таком случае может потребоваться использовать пациента как источник комфорта или бессознательно держаться от него подальше, как от угрозы. Собственные проблемы целителя, его безнадежность, страх, ненависть к себе самому навязываются и проецируются на пациента в виде искажающих элементов, которые только усугубляют собственную патологию пациента. Индуктивные эффекты наших бессознательных проекций изменяют эмоциональные и перцептивные поля другого человека. Если видеть врага в другом человеке, он им становится, в нем буквально порождается враждебность и чувство, что необходимо защищаться. Если вы проецируете собственное отчаяние на другого человека, то его патология ухудшается, у него возникает ощущение безнадежности. Поэтому нельзя думать, что патологии целителя, которые им самим сознательно не воспринимаются, не могут оказывать отрицательного эффекта на пациентов.
