— Знаешь, она так тебя ждала! И наряд, и прическа, и косметика — все это для тебя.
— Для меня?
— Сегодня она мне сказала, что хочет выглядеть безупречно, потому что ты придешь. Я пыталась объяснить, что тебе это не так важно, но она ничего слушать не стала.
— Она и вправду прекрасно выглядит.
— Верно. У нас в гостях пара мальчишек из ее школы — они, бедняги, с нее глаз не сводят.
— А Брендана Кейси нет?
— Я так понимаю, она в нем разочаровалась.
Долгое молчание.
— Очень жаль, что твоя жена не смогла прийти.
— Мне тоже жаль, — говорю я. — Видишь ли, она сейчас исполняет обязанности редактора в журнале, работы выше крыши, так что… — Я умолкаю, ясно понимая, что Кейтлин мне не верит, и говорю правду: — Она не захотела прийти.
— Я так и подумала, — говорит Кейтлин. — Нелегко ей сейчас. Окажись я на ее месте, может быть, вела бы себя так же.
— А мне-то что делать? Не могу же я отречься от Николы! Она уже здесь, во мне, она часть меня… как и Иззи.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! Все гораздо сложнее, — отвечаю я и, глубоко вздохнув, рассказываю ей о выкидыше.
— Как грустно, — говорит Кейтлин, выслушав историю до конца. — Неудивительно, что она не хочет знакомиться с Николой.
— Но что же делать? Я не хочу, чтобы Иззи так к ней относилась. И не хочу, чтобы Никола считала себя виноватой. А ведь так и будет, если Иззи не передумает. Теперь, когда все открылось, Никола непременно начнет спрашивать себя, почему Иззи не хочет ее видеть?
— Послушай, не хочу навязываться, но… может быть, я могу что-то сделать? Все это ужасно, и невыносимо думать, что это моя вина. Если бы я позаботилась тебя разыскать! Тогда все обернулось бы совсем иначе. Видит бог, если я могу хоть что-то исправить, я все сделаю.
— Спасибо. Правда, Кейтлин, спасибо. Но, боюсь, ни ты, ни я ничего сделать не можем. Остается лишь ждать… ждать и надеяться, что Иззи примирится. Я всем сердцем надеюсь, что так и будет — но сам понимаю, что одной надежды мало.
В яблочко
Девять часов. Пришли все, кто должен был прийти, и Никола начала разворачивать подарки. Кейтлин знакомит меня с тремя своими братьями: Дэвидом (самый младший — ему девятнадцать, изучает юриспруденцию), Эйданом (двадцать пять, работает в Сити) и Полом (тридцать, компьютерщик), сестрой Элоиз (тридцать восемь, самая старшая, мать двух пятнадцатилетних кузин Николы) и целой толпой друзей. Все они рады меня видеть, и вечер проходит прекрасно — не хватает только Иззи. Ее отсутствие я ощущаю остро и болезненно, словно перебои в сердце — жестокое напоминание о том, что я должен выжить. Неправильно это — веселиться на дне рождения Николы без нее. Я чувствую себя предателем и решаю уйти пораньше.
— Боюсь, мне пора, — говорю я Кейтлин.
Мы стоим рядом и смотрим, как Никола разворачивает подарки. Кейтлин поднимает на меня грустный взгляд, но отговаривать не пытается, за что я ей благодарен: мне и без того страшно расстраивать Николу.
— Возьмешь с собой кусок пирога? — спрашивает она.
Я с улыбкой качаю головой.
— Только попрощаюсь с Николой и пойду.
Кейтлин хлопает Николу по плечу, что-то шепчет ей на ухо, и Никола объявляет всем, что сейчас вернется, потому что должна поговорить с папой. В первый раз я слышу, как она называет меня папой, и в голосе ее звучит такая гордость, словно она нежданно-негаданно стала обладательницей какой-нибудь сверхмодной фишки.
— Я твоих подарков еще не открывала, — говорит она. — Я их оставила напоследок.
Я смеюсь.
— Да ладно тебе, Никола, не так уж они хороши! Не слушая меня, Никола выкапывает из горы подарков на диване мои, зажимает их под мышкой и, подхватив меня под руку выводит в холл.
— И что мы тут делать будем? — спрашиваю я, когда она прикрывает за собой дверь.
— Немножко побудем вдвоем.
Она садится на ступеньки; я устраиваюсь рядом.
— Какой мне сначала открыть? — спрашивает она.
— Какой хочешь.
Она рассматривает сначала один сверток, потом другой.
— Открою тот, что побольше, — говорит она. — А что там? Можно догадаться?
— Не угадаешь. Сам не знаю, почему я это выбрал. На самом деле я почти уверен, что тебе не понравится.
Она пристально смотрит мне в глаза. А я — на нее.
— Что бы это ни было, мне понравится. Никола осторожно разворачивает обертку и извлекает двенадцатидюймовый сингл.
— Это пластинка! — восклицает она.
— Знаю.
Никола читает надпись на обложке.
— «Parachute Men», «Разреши мне надеть твою куртку». Хорошая группа?
— Это моя любимая пластинка. Самая любимая. Она снова внимательно ее разглядывает.
— Самая-самая? Из всей этой твоей коллекции? Самая лучшая?
— Я ведь не сказал «самая лучшая», — улыбаюсь я. — Я сказал «самая любимая». Эти песни напоминают мне, что музыка, если она по-настоящему хороша, может перевернуть мир.
— А эти «Parachute Men» — они знаменитые?
— Не особенно.
— Заработали кучу денег?
— Очень сомневаюсь.
Она задумывается.
— И все равно это твоя самая-самая любимая пластинка во всем мире?
Я киваю.
— А другая такая же у тебя есть?
— Нет. Это единственная.
И тут она начинает плакать.
— Что случилось, милая? — спрашиваю я.
— Ты подарил мне свою любимую пластинку! — всхлипывает она.
Пальцами я смахиваю с ее щек слезы, обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.
— Да. Подарил, потому что хочу, чтобы теперь она была твоя.
— Нет-нет, я ее не возьму! Это же твоя любимая! И у тебя другой нет.
— Милая, пусть теперь она будет твоей. Она — моя любимая, и ты тоже. Я хочу, чтобы вы были вместе.
— Но у меня даже такого проигрывателя нет!
Тут она начинает смеяться: смеюсь и я, потому что мне в голову не пришло, что в наш век компакт-дисков у кого-то в доме может не быть радиолы.
— Я тебе обязательно подарю. На следующий день рождения.
— Знаешь, это лучший в мире подарок! Самый лучший! Я буду его беречь, обещаю!
— Верю, милая. Но хватит об этом: теперь открывай второй. — И я указываю на второй сверток у ее ног.
— А там что?
— Открой, — отвечаю я, — и увидишь.
