Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Я затыкаю уши, зарываюсь головой в подушки, чтобы не слышать в предательски подкравшейся тишине, наряду с противной капелью настенных часов и участившимся биением собственного сердца, треска разрывающихся нитей, называвшихся узами дружбы…
6
К счастью, на работе я забываю обо всем. Ну, или почти обо всем. Если не напомнят. Хотя бывает…
– Сорок седьмая, отравление, большая доза транквилизаторов…
Дверь с трудом открывает сам «больной» – паренек лет шестнадцати. Ждет нас на пороге, едва не рыдая от ужаса. Кретин поссорился с подружкой и не сумел придумать ничего лучше, как наглотаться таблеток из бабкиного ящичка. А потом сам перепугался и позвонил в «Скорую».
Промыли незадачливого Казанову по самые брови. Надеюсь, что достали и до мозгов. Вот он сидит, шмыгая носом, а во мне такая злость закипает… Так бы и врезал придурку! Аж кулаки зачесались.
Я видел смерть. Ужасную, нелепую, бессмысленную смерть его почти ровесников. Видел, как они, уже полутрупы, бормотали едва ворочающими губами, просили Бога, дьявола, кого угодно: «Жить!..» Они не хотели уходить туда, даже если там им уготован рай. Но они были согласны на ад, только здесь, сейчас, на этом свете… хоть ненадолго… На одно родительское объятие, поцелуй любимой, плач первенца, на единственный солнечный луч, даже если он озарит подлое несовершенство этого холодного мира… Но все они умерли… А этот сопляк пытался отшвырнуть, как старый мяч, самое большое из земных сокровищ – жизнь…
Он вскидывает на меня глаза. Небесно-голубые, в обрамлении длинных, изогнутых кверху ресниц… Как у Костика… У меня захолонуло внутри. Я смотрю на него, а он на меня, испуганно и жалко, втянув голову в плечи, будто чувствует, что творится у меня на душе…
– И что мне теперь делать?
Это он спрашивает у меня. После того, как Виктор Степаныч прочел ему целую медицинскую лекцию. А он теперь спрашивает меня, что делать. Будто я знаю. Моя злость угасает, сменяясь чем-то наподобие раскаяния. Как я могу осуждать этого мальчишку, если несколько месяцев сам провел в аду, стреляя в людей и заливая водкой измученное сознание. И кто вообще дает нам право судить. Нам, мечущимся в вечном поиске своей дороги без компаса и карты, постоянно сворачивающим не в ту степь…
– Что мне теперь делать?
– Запишись добровольцем в Чечню. Только если тебе удастся уцелеть, ты будешь задавать себе тот же самый вопрос.
Из прихожей недовольно кличет меня Виктор Степаныч. Я спешу на его зов и уже за спиной слышу робкое:
– Спасибо.
– За что? Что не обматерил?
– И за это тоже. Я больше не буду, честно.
Детский сад какой-то…
Я слетаю вниз по замызганной прокуренной лестнице, вдоль исписанных, коряво разрисованных стен, ощутив непонятное облегчение, даже радость, будто именно я откачал парнишку. Глупо, не правда ли?
– Вот у нас в доме был случай, – сообщает Анатолий, – один придурок из окна сиганул. С третьего этажа. А к соседке в тот момент хахаль приехал. И «мерседес» свой аккурат под тем окошком и поставил. Парень на него и приземлился– Только ногу подвернул да о стекло лобовое порезался. Разбил стекло-то. И капот помял. Тот новый русский как увидал, чуть сам из окна вниз к своему «мерсу» не сиганул. Милицию вызвали, конечно, «скорую», как положено. Ремонта насчитали на кругленькую сумму. А мужик тот, новый русский, нормальный попался. Придурка этого на работу устроил. Тот не только долг вернул, но и через годик сам «опеля» взял. Почти нового. Девицы теперь к нему шастают, всё разные.
– А из окна-то почему бросался? – допытывается дотошный Виктор Степаныч. – Должна же быть причина.
– Черт его знает! Я вам так скажу. – Анатолий выдерживает многозначительную паузу. – Знал бы я, чем все кончится, сам бы на тот «мерс» прыгнул. А то кручу баранку днем и ночью за копейки…
Неожиданно мне вспоминается Гарик. Но не таким, каким я видел его в последний раз, а настоящим. Каким он отчаянно пытался, но так и не смог стать вновь. А иным быть не захотел.
Но я молчу. Что теперь говорить?
– Да-а, – вздыхает Виктор Степаныч. – Жизнь сегодня нелегкая. И все-таки надо жить. Всему назло. Надо жить, ребята, и верить, что, если не сладилось сегодня, обязательно получится завтра.
– Когда завтра-то, на пенсии? – ворчит Анатолий. – Мне тогда, если потяну, кроме горчичников на задницу, ничего не будет надо. Это только в западных фильмах деды с бабками путешествуют да трахаются. Ты у нас таких пенсионеров видал?
– А вот видел! – торжественно восклицает Виктор Степаныч. – На прошлой неделе. Та смена одного привезла с сердечным приступом. И где, думаете, его прихватило? У любовницы во время, извините, полового акта. Ребята рассказывали: в паспорт глянули – семьдесят пять деду! Ну, говорят, дедуль, поспокойнее надо в вашем возрасте. А он им: «В каком таком возрасте? Мой отец в семьдесят шесть четвертый раз женился и шестого сына родил».
– Ни фига себе! – присвистывает Анатолий.
– Значит, – подвожу итог, – у нас все еще только начинается.
7
На следующий адрес едва пробрались по узкому аппендиксу асфальта, заставленному вкривь и вкось разномастной гордостью отечественного автостроения. К самому подъезду пятиэтажки подъехать не удалось, и оставшиеся пару десятков метров чапали пешком, хрумкая крошевом последнего льда.
В проходной комнате на диване – высохший, как бамбук, старик, цветом лица неотличимый от изжелта-серого пледа, укутывающего его ноги. Дышит тяжело, с присвистом и хрипом, время от времени отхаркивая, в приступе удушливого кашля, черную слизь отработавших свое останков умирающего организма. Рядом две женщины. Пожилая, в линялом халате, с печатью хронической усталости на угасшем лице. Вторая, около тридцати, молодая копия матери, худая, анемичная, слегка растрепанная, с темными мешками под небрежно подкрашенными глазами, в облегающих штанах с дурацким названием «лосины» и вытянутом домашнем свитере. Несмотря на приоткрытое окно, квартира насквозь пропиталась тяжелым запахом лекарств, человеческих испражнений и тем неуловимым, что я научился безошибочно определять, будучи там, – дыханием близкой смерти…
– Он снова терял сознание, – нервно тиская краешек пояса халата, то сворачивая его в улитку, то раскручивая обратно, говорит пожилая. – У него постояннее боли… – Ее сморщенные пальцы так похожи на мамины…
Виктор Степанович меряет старику давление, листает выписку из медкарты и удрученно разводит пухлыми ладошками:
– Что ж вы хотите, в его возрасте? Сейчас сделаю укол, а завтра, как обычно, ждите медсестру…
– Можно вас на секундочку… – Женщина, та, что старше, увлекает нас в коридор и переходит на горячий сбивчивый шепот: – Он все знает, что рак в последней стадии, что умирает… Мы с дочкой сидели около него сколько могли. Но больше на работе дней не дают… Вы же понимаете, что значит в наше время потерять работу… Папа почти не встает. Он не сможет сам открыть дверь медсестре. Он хочет, чтобы его положили в больницу. Но его не берут. Пожалуйста, я вас очень прошу. Он же ветеран… И награды есть…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
