Во всяком случае, сама она никак не могла прийти в себя. Труднее всего было не улыбаться каждую минуту. Криста была безмерно счастлива, беззаботна и совершенно заворожена окружающим, а в особенности этим мужчиной.
Она успела одеться и даже что-то съесть, прежде чем ей пришло в голову, что не мешало бы поинтересоваться затеей короля. То, что о великом Альфреде она вспомнила с таким запозданием, свидетельствовало о ее необычном состоянии. Вскоре за ней зашел Хоук. Он бросил на Кристу быстрый взгляд и улыбнулся мальчишеской улыбкой, от которой у нее замерло сердце.
— Мы бессовестно запоздали, — сказал он, кивнув взволнованной служанке. — К счастью, у Альфреда есть еще одно дело, и я не думаю, что он рассердится.
Хоук вывел Кристу из комнаты, и они спустились вниз, прежде чем она успела собраться с мыслями. В большом зале было пусто, если не считать нескольких слуг. День был ясным, легкий ветерок шевелил ветви деревьев вокруг королевского замка. Хоук подвел Кристу к каменному зданию в некотором отдалении, окруженному красивым садом, который придавал дому вид безмятежный и спокойный, необычный для шумного и суетливого Винчестера. Криста заглянула в распахнутые настежь двойные двери и убедилась, что се предположение верно: перед ней церковь. Они обогнули по тропинке угол здания, и картина внезапно переменилась — на смену полной безмятежности пришло живое деяние. Несколько дюжин монахов сидели за столами, расположенными под прикрытием обтянутых полотном ширм, защищающих от ветра, пыли и грязи. Только так монахи могли пользоваться благословенным солнечным теплом и светом и делать свое дело. А дело это было такое, что Криста тихонько ахнула, сообразив, что монахи переписывают книги. Юные прислужники толпились вокруг, то и дело выполняя приказания принести еще чернил, гусиных перьев, пергамента; другая группа юнцов расположилась в кружок под деревом и обучалась тайнам каллиграфии.
— Альфред верит, что его лучше будут помнить, если он восстановит ученость в этой стране, — тихо проговорил Хоук. — Он утверждает, что мир, принесенный им, продержится без науки недолго, так что в конечном счете наука и есть самое главное. — Он указал на несколько других зданий поблизости от скриптория[16]. — Наша знать борется за право пристроить своих сыновей к королю, хотя он и требует, чтобы они каждый день уделяли определенное время занятиям. Кое-кто считает, что в этом нет смысла, что это не мужское дело, но они не смеют противоречить Альфреду. Даже самый глупый из этих юнцов уходит отсюда с мало-мальски знанием латыни и сведений об окружающем нас мире.
Криста ощутила мгновенный приступ зависти к тем, кто может жить здесь, имея под рукой всевозможные книги и людей, которые могут объяснять их содержание. Поистине это преддверие рая. Она подняла голову и посмотрела в синие глаза Хоука, еще и еще раз напомнив себе о необходимости владеть своими чувствами.
— Смею ли я спросить, дозволено ли женщинам учиться?
— Откуда мне было знать, что ты об этом спросишь? — поддразнил ее Хоук. — Многие считают, что ученые женщины склонны к недовольству и не желают признавать власть отцов и мужей. Может, в этом мнении есть доля справедливости. В тебе, например, я не обнаружил особой уступчивости.
— А может, ты преувеличиваешь значение уступчивости? — возразила Криста и тотчас пожалела о сорвавшихся с языка словах — не принял бы Хоук их за вызов.
— Твою неуступчивость я терпел дольше, чем чью-либо еще, насколько могу припомнить, — тихо произнес тот. — Ты не подумала почему?
У нее не было времени ответить ему, потому что в эту самую минуту из скриптория в сопровождении священника вышел Альфред. Заметив Хоука и Кристу, они подошли к ним.
— А вот и вы, — сказал король. Он, видимо, был в добром настроении, более того — просто искрился весельем, несвойственным его высокому положению. — Дорогая, — обратился он к Кристе, — думается, вы не знакомы с моим добрым другом отцом Эссером, многострадальной душой, взявшейся обучать меня латыни.
Священник улыбнулся и наклонил голову.
— Миледи, приятно познакомиться с вами. Уверяю, задача была не столь обременительной, как заявляет наш король.
— Он мне льстит, — сказал Альфред. — И все потому, что я построил этот скрипторий и еще несколько других по всей стране. Он хочет наводнить книгами весь Уэссекс, а я его добровольный помощник.
— Я наводнил бы книгами весь мир, если бы знал, как это сделать, — заявил священник. — К тому же я слишком поздно приложил свои бедные руки к написанию истории нынешнего правления.
Альфред вздохнул с наигранным сожалением.
— И теперь я должен быть особенно добр к нему — ведь люди узнают обо мне лишь то, что он соблаговолит написать.
— Я бы скорее подумал, что люди будут помнить и кое-что другое, милорд, — сухо проговорил Хоук.
Отец Эссер рассмеялся.
— Прислушайтесь к нему, милорд. Он молод и энергичен, а в делах мирских разбирается куда лучше, чем такой старый кающийся грешник, как я.
— Не прикрывайтесь возрастом, — предостерег Альфред. — Я очень рассчитываю на вас, мой друг. Ведь вы только начали вашу работу.
— Господу нашему это известно, милорд, и я полагаюсь на него, — спокойно произнес священник; он повернулся к Кристе и посмотрел на нее с нескрываемым интересом. — Лорд Хоук говорит, что вы умеете читать.
Альфред, по-видимому, тоже нашел это любопытным, но не огорчительным.
— Как вы научились? — спросил он приветливо. Криста не спешила отвечать в присутствии священника, но понимала, что уклониться от ответа не удастся.
— Когда я была еще совсем маленькой, во владения моего отца в Уэстфолде пришел некий монах. Он попросил позволения поведать тамошним людям о Христе. Мой отец был этим недоволен, считая, что проповедь может принести неприятности, но, с другой стороны, не хотел обижать монаха, опасаясь, что бог его и в самом деле могуществен. И послал монаха ко мне. Брат Малкольм оставался с нами около десяти лет. Он проповедовал Евангелие и преуспел в этом, а меня научил читать. — Девушка помолчала, пытаясь понять, как воспринят ее рассказ, но ни король, ни священник как будто ничуть не были обеспокоены им, и Криста продолжала: — Убедившись, что я достаточно сообразительна, он решил научить меня писать и считать. — Слушателям и это не показалось чем-то потрясающим, и тогда она закончила: — Он научил меня и латыни.
— Латыни? — воскликнул Альфред и теперь уже посмотрел на Кристу как на существо, до сих пор им не виданное. — Вы читаете по-латыни?
— Я счастлива, что оказалась способной на это. Брат Малкольм был очень добрым и терпеливым учителем. Когда он умер, мы все глубоко скорбели о нем.
— И ваши люди восприняли учение Христа? — спросил отец Эсоер.
Криста кивнула.
— Мы все его приняли, а в последующие годы приняли и многие другие. Даже мой отец к концу жизни понял, что нечего страшиться тому, кто надеется попасть в лучший мир.
