— Вот, Руни, готово.
Бет и Тина складывали новую мозаику. Бет подняла глаза:
— Очень красиво, мамочка. Ты очень хорошо шьешь.
Тина охотно подхватила:
— Это мне нравится больше, чем то, на стене. Папа сказал, что твое будет не такое красивое, как то, на стене, а я подумала, что плохо так говорить.
Девочка склонила голову над книгой, всем своим видом выражая обиду.
Дженни не могла не улыбнуться:
— Ой, Динь-Динь, ты такая актриса.
Подойдя к дочери, она опустилась на колени и обняла ее. Тина крепко обхватила ее руками:
— Мамочка...
«После рождения малыша я уделяла им так мало времени», — подумала Дженни.
— Знаете что? Принесем Тыковку сюда, — предложила она. — Если вы помоете руки, может, дам вам его подержать.
Руни заглушила их восторженные крики:
— Дженни, можно мне его принести?
— Конечно. А я приготовлю ему кашу.
Через несколько минут, осторожно держа младенца в одеяле, Руни вернулась на первый этаж. Выглядела она озабоченной:
— Кажется, у него жар.
В пять часов пришел доктор Бович.
— Лучше положить его в больницу.
— Пожалуйста, не надо, — Дженни постаралась, чтобы ее голос не задрожал.
Педиатр задумался.
— Подождем до утра, — сказал он. — Проблема в том, что у новорожденных жар может довольно быстро усилиться. С другой стороны, не хочется выносить его на холод. Ладно. Посмотрим, как он будет чувствовать себя утром.
Руни осталась и приготовила им ужин. Дженни дала сыну аспирин. Ее саму бил озноб. Она подхватила простуду или просто замерзла от волнения?
— Руни, передай мне шаль, пожалуйста.
Обернув шаль вокруг плеч, Дженни укрыла в ее складках малыша, которого держала на руках.
— О господи... — Руни мертвенно побледнела.
— Что такое?
— Все дело в этой шали. Когда я сшила ее такого цвета, то не понимала... с твоими темными волосами... на секунду показалось, что ты - Каролина с портрета. Мне аж не по себе стало.
В половине восьмого должен был прийти Клайд, чтобы проводить Руни домой.
— По вечерам он не выпускает меня из дома, — призналась женщина. — Говорит, ему не нравятся мои бредни после того, как я хожу снаружи одна.
— Какие бредни? — рассеянно спросила Дженни. Мальчик уснул. Дыхание его было тяжелым.
— Ну, знаешь, — голос Руни утих до шепота, — однажды был приступ, когда слова из меня так и сыплются, и я рассказала Клайду, что очень часто вижу Каролину. Клайд прямо взбесился.
Дженни вздрогнула. Руни вроде бы в здравом уме. О том, что видит Каролину, в последний раз она говорила до рождения мальчика.
В дверь резко постучали, и в прихожую у кухни зашел Клайд.
— Давай, Руни, — сказал он, — собирайся. Хочу поужинать.
Руни склонилась к уху Дженни:
— Ты должна мне поверить: она здесь. Каролина вернулась. Я ее понимаю, а ты разве нет? Она просто хочет посмотреть на внука.
Следующие четыре ночи Дженни держала колыбель рядом со своей кроватью. Кондиционер выдувал теплый и влажный воздух, и в тусклом свете ночника, периодически просыпаясь, Дженни видела, что младенец накрыт, что дышится ему легко.
Каждое утро приходил врач.
— Нужно следить, не появятся ли симптомы пневмонии, — говорил он. — У новорожденного за несколько часов простуда может перейти на легкие.
Эрих из хижины не вернулся. Днем Дженни приносила сына вниз и укладывала в люльку рядом с печью. Так она могла все время присматривать за ним и в то же время быть с Тиной и Бет.
Не давала покоя мысль о том, что она, возможно, ходит во сне. Боже милостивый, а вдруг она по ночам бродит по улице? Издалека она казалась бы настоящей Каролиной, особенно в шали.
Если она ходит во сне, это объясняет заявления Руни о том, что вернулась Каролина, и слова Тины: «Почему ты не говорила со мной, когда пришла ко мне в комнату?», и полную уверенность Джо в том, что он видел, как она садилась в машину Кевина.
В канун Нового года врач искренне улыбнулся.
— Думаю, мальчик почти выздоровел. Вы хорошая сиделка, Дженни. А теперь вам самой нужно отдохнуть. Кладите малыша в его комнате. Если ночью он не будет просить есть, то не будите его.
Покормив ребенка грудью в десять часов, Дженни вкатила колыбель обратно в маленькую комнату.
— Тыковка, мне будет не хватать такого соседа, как ты, — сказала она. — Но здорово, что простуда у тебя прошла.
Глубокие синие глаза ребенка серьезно смотрели на нее из-под длинных угольно-черных ресниц. Светлые волосы сияли шелковисто-золотыми бликами среди темных прядей, оставшихся после рождения.
— Ты знаешь, что тебе восемь недель? — спросила Дженни. — Какой замечательный большой мальчик. — Она затянула шнурок на длинной ночной сорочке. — Теперь пинайся сколько хочешь, — улыбнулась она. — Все равно будешь накрыт.
Она долго обнимала сына, вдыхая слабый запах талька.
— От тебя хорошо пахнет, — прошептала Дженни. — Спокойной ночи, Тыковка.
Она оставила панель чуть приоткрытой и легла. Через несколько часов начнется Новый год. В этот же вечер год назад к ней в гости пришли Фрэн и другие соседи. Они знали, что Дженни будет грустно: первый Новый год без Наны.
Фрэн шутила насчет Наны:
— Она, наверное, там, на небесах, выглядывает из окна и гремит погремушкой.
Подруги рассмеялись.
— Это будет хороший год для тебя, Дженни, — сказала Фрэн. — Нутром чую.
Хороший год! Когда она наконец вернется в Нью- Йорк, то скажет Фрэн, чтобы та проверила свое нутро. Оно ей не то подсказывает.
Но малыш! Благодаря ему все горести стали неважны. «Беру свои слова обратно, — торопливо подумала Дженни. — Год действительно был хороший».
Когда она проснулась, комнату заливало солнце, ясный, холодный свет — значит, на улице мороз. Фарфоровые часы на столике у кровати показывали пять минут восьмого.
Малыш проспал всю ночь, проспал и кормление в шесть часов. Выпрыгнув из постели, Дженни отодвинула панель и поспешила к колыбели.
Длинные ресницы отбрасывали мирные тени на бледные щеки. На полупрозрачной коже темнела синяя венка рядом с крошечным носом. Руки малыша были закинуты за голову, ладошки разжаты, растопыренные пальцы напоминали звездочки.
Ребенок не дышал.
После Дженни вспомнила, как кричала, как бежала с ребенком на руках, как выскочила из дома в ночной сорочке, босиком, и по снегу неслась к конторе. Там были Эрих, Клайд, Люк и Марк. Марк выхватил у нее мальчика и прижался ртом к крошечным губам.
