— Я плыла на пароходе по Миссури и выбрала себе простофилю, которого намеревалась соблазнить.
— Именно это ты пыталась проделать со мной в Сакраменто?
Девушка кивнула.
— Мне всегда это удавалось. Но ты с самого начала отнесся ко мне с подозрением, так что мои чары оказались бессильны перед тобой.
— Я не сказал бы, — вспомнив тот вечер, усмехнулся шериф.
— Но на том же пароходе ехал игрок-шулер по имени Джейк Симмонс, который сразу раскусил меня. Этот Симмонс собирался облапошить некоего Петерса — того самого простофилю, на которого я положила глаз. Симмонс явился ко мне в каюту и пригрозил выкинуть меня за борт, если я не соглашусь играть с ним в паре. Он обещал мне отдать половину выигрыша, если я сумею уговорить Петерса сыграть с ним в покер. Вскоре я поняла, что Симмонс и не подумает выполнить свое обещание, поэтому я занялась Петерсом одна, а потом… — Хани не решалась рассказать шерифу, что произошло потом. Маккензи был предан закону, и если только она расскажет ему об убийстве Петерса, он будет вынужден сообщить обо всем властям. — Итак, когда Симмонс понял, что я его облапошила, он бросился меня искать. Люк, этот жестокий негодяй не пощадил бы меня. Тогда я и убежала с парохода в Индепенденсе и там же повстречала Абигайль Фентон. Она попросила меня занять ее место, и я, не долго думая, согласилась, лишь бы оказаться подальше от этого злодея. — Она взглянула на шерифа с улыбкой: — Как ты считаешь, Люк, я уехала достаточно далеко?
— Пожалуй, — усмехнулся он.
— Ну вот, я рассказала о своей жизни практически все, — промолвила Хани. — Думаю, теперь твоя очередь поведать о себе. Я знаю, что у тебя есть два брата, знаю, что ты вырос в Техасе. Для начала скажи, сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. У нашей семьи было ранчо на реке Пекос. В тридцать шестом, когда Сэм Хьюстон вознамерился собрать армию, чтобы сражаться с мексиканцами, мой отец принял решение увезти нас из тех мест. Мы направились в Аламо. Мне тогда было всего два года, Флинту — один, а Клива еще и на свете не было, но мама уже ждала его.
Вскоре и в Аламо запахло порохом, и отец решил от беды спасти хотя бы нас. Мама не желала расставаться с ним, но отец и слышать ничего не хотел. Рита и Хуан Моралес, работавшие на ранчо, перевели нас через мексиканскую границу.
— А твой отец?
— Он умер в Аламо. Мы вернулись на ранчо, а через шесть месяцев мама родила Клива.
— Твоя мама, наверное, была очень храброй женщиной.
— Я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но потом я понял, как она тосковала по отцу.
— И она больше не вышла замуж? — спросила Хани. Люк покачал головой.
— Должно быть, ей было трудно одной растить троих сыновей и содержать ранчо?
— Да, но мама находила силы, справляясь со всеми невзгодами. Конечно, ей стало полегче, когда мы подросли и смогли помогать ей — работали на земле.
— Стало быть, ты и детства-то не видел, Люк?
— Пожалуй, что так. Думаю, Флинту и Кливу пришлось со мной нелегко.
— Ты хочешь сказать, что сызмальства отвечал за младших братьев? — переспросила девушка.
— Нет, за все всегда отвечала мама, — задумчиво промолвил Маккензи. — Только теперь, когда мне приходится воспитывать Джоша, я начал понимать, как ей было трудно. Но в одном я уверен твердо: мой сын должен иметь мать, должен знать тепло материнских рук.
— Что ты имеешь в виду?
— Маленький мальчик должен быть уверен, что мама приголубит и обнимет его, когда ему плохо или он напуган. Во время болезни он должен чувствовать ее прохладную руку на своем лбу…
Глаза Хани наполнились слезами, но она не замечала горьких ноток, звучавших в голосе шерифа.
— Ребенок должен засыпать, — продолжал Люк, — слушая, как мама хлопочет по дому, как она замешивает тесто для завтрашнего дня… А по утрам дом должен наполняться ароматом свежевыпеченного хлеба…
Люк впервые приоткрыл девушке свою душу, хотя ей и прежде приходилось замечать, что под суровой внешностью Маккензи прячется ранимая душа.
— Его мама должна знать ответы на все вопросы, Должна уметь решать любую задачу… — Слушая его низкий, хрипловатый голос, Хани почувствовала, как к ней медленно подкатила теплая волна желания. — И не важно, как она выглядит и сколько ей лет. Она — его мать и поэтому она кажется ему прекрасной. — Помолчав, Маккензи добавил: — Да, маленькому мальчику нужна мать.
— Именно поэтому ты решил жениться во второй раз, — дрожащим голосом проговорила девушка. Люк кивнул.
— Отец может сделать сына сильным. Мне кажется, именно в этом предназначение мужчины. Но только мать может дать ребенку нежность и тепло. И тогда, повзрослев, этот человек станет доверять женщинам, ценить их… И когда ему захочется иметь дело с другой женщиной…
— Ты хочешь сказать, когда он полюбит? — перебила его Хани. — Кстати, когда ты женился, Люк?
— Мы поженились с Сарой в шестидесятом году. В шестьдесят втором на свет появился Джош, а вскоре я ушел на войну. Полагаю, остальное тебе известно.
— А что случилось с женой Хуана? Ее тоже убили?
Маккензи покачал головой:
— Нет, она умерла от укуса змеи, кажется, в пятьдесят втором… — Люк закрыл глаза. — Целую вечность назад.
Хани подсела к нему поближе. Девушка так дорожила этими минутами! Она с любовью смотрела на Люка, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица. Если бы только эти минуты могли длиться вечно! Но… это было пустой надеждой.
Прошлое Хани не позволяло девушке надеяться на счастливую жизнь. За время, проведенное в Стоктоне, Хани ощутила безмятежность и обрела блаженное чувство покоя и защищенности, но сознание того, что всему этому придет конец, ни на минуту не оставляло ее.
Почувствовав на себе ее взгляд, Люк открыл глаза.
— А тебе известно, сойка, что в твоих глазах мерцают звезды? — тихо спросил он.
— Ты серьезно?
Увидев на ее лице лукавую улыбку, Люк протянул руку и погладил девушку по голове.
— А в волосах твоих играют блики лунного света, — добавил он.
— Очень романтично, шериф Маккензи, только я вас совсем не узнаю.
— А может, у меня такое настроение?
— Да-а-а… На вас это совсем не похоже, — проговорила Хани, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди.
Когда пальцы Люка дотронулись до шеи девушки, сердце ее отчаянно заколотилось. Он пригнул ее голову к себе, и дыхание их смешалось.
— А что будет, если я скажу, что собираюсь прямо сейчас поцеловать тебя? — прошептал он, прежде чем припасть губами к ее рту.
Поцелуй был божественным. Хани казалось, что сладостная истома уносит ее на волнах блаженства, мир вокруг теряет свои очертания…
