– Ползи прочь, улепетывай, крутись, бывший будущий историк!
Сквозь марево Тимофеев разглядел гримасу нелюдского наслаждения на плоской физиономии Кощея. «Вылитый тарбозавр», – непроизвольно подумал он.
И встал.
– Куда?! – завопил Кощей. – В приматы?! Не-ет, на колени, к зверям, к ящерам!..
– А дулю тебе, – с вызовом сказал Тимофеев. – С маргарином.
– Вот как, – скрежещуще засмеялся чокнутый. – В геройчике проснулся герой. Ну, так сейчас ты умрешь героической смертью. Для этого тебе потребуется лишь сделать шаг в сторону.
Тимофеев оглянулся. За его спиной была клетка со снулым динозавром.
– Редкий экземпляр, – пояснил Кощей. – Жаль будет, если задену его. Ну же, один шажок – и ты в героях!
– Сейчас, – промолвил Тимофеев. – Только соберусь с мыслями.
– Не-ет!!!
Тимофеев сразу и не понял, кому принадлежал этот отчаянный крик. Да и Кощей был застигнут врасплох. Он присел и затравленно заозирался.
А забытый всеми, невесть куда пропавший Николай Фомин бежал прямо на него сзади и чуть сбоку, и пробежать ему оставалось еще изрядно, добрых три десятка метров, а Кощей уже учуял его и стал быстро, а Тимофееву казалось – невыносимо медленно! – разворачиваться навстречу Фомину всем телом, выставив перед собой мертвенно мерцавший ствол, и приутихшее было огненное жало снова стало вытягиваться, чтобы зацепить, подрубить, располосовать свою жертву, а Фомин бежал изо всех сил, как никогда еще, видно, не бегал, он должен был успеть, опередить Кощея в его простом и коротком движении, опередить шипящий язык белого с синим пламени, потому что от того, успеет он или нет, зависела его жизнь, а еще – жизнь беззащитного Тимофеева, а еще – избавление и опять-таки жизнь девушки Вики, а еще… а еще… и он понесся быстрее, до хруста в костях и в жилах, а Кощею оставалось всего ничего, чтобы повернуться наконец и встретить Фомина сияющим лезвием в грудь, и тогда, не добежав еще порядочно, Фомин прыгнул, вытянулся в воздухе в беспощадно разящую стрелу, он пролетел все эти метры, проскользнул над струей огня и влепился растопыренными ладонями Кощею прямо в морду, смял его, свалил и уничтожил как явление…
Когда опомнившийся, вышедший из предсмертного столбняка Тимофеев подбежал к ним, все уже свершилось. Металлический ствол валялся на пятнистой от ожогов земле, чихая, плюясь и сморкаясь жалкими клочками дыма пополам с огнем, а Фомин старательно топтал его, словно ядовитую гадину. Кощей же корчился рядом, хрипел и кашлял и никак не мог разогнуться, словно заржавленный перочинный ножик.
– Коля, ты как? – спросил Тимофеев тревожно.
– А ты?
– Да я-то что…
– Ну и я – тоже.
Они переглянулись и вдруг рассмеялись – с облегчением, от души и не совсем к месту.
– Я сильно боялся, что напорюсь-таки на луч, – сказал Фомин, успокоившись. – Года четыре назад такой кульбит ничего бы мне не стоил, а в студентах я что-то подрасслабился.
– Сильно ты его? – Тимофеев кивнул на поверженного Кощея.
– Ничего, пропыхтится. Может быть, от такой встряски у него шарики на место встанут.
Фомин вдруг с живостью огляделся и проворно отбежал в сторону.
– Вот отсюда я прыгнул, – сказал он. – Эх, рулетки нет. Думаю, не меньше десятка метров будет. Как ты полагаешь, сделал я Бимона[4]или нет?
– Может, и сделал, – раздумчиво сказал Тимофеев. – Да только рекорды в седьмом веке вроде бы не регистрировались.
26. Что есть критерий гениальности
Фомин склонился над сомлевшим Кощеем и пошарил у него в карманах.
– Есть, – проговорил он удовлетворенно.
На его ладони лежала заветная черная коробочка с рядами кнопок.
– А как с этим поступить? – спросил Тимофеев. – С Кощеем-то? Вдруг у него в запасе еще какие-нибудь сюрпризы. Связать бы его!
– Я за ним пригляжу, – пообещал Фомин. – Все едино у меня что-то ноги ослабли. А ты не отвлекайся, работай. Пора кончать эту историю.
– Ты прав. Будь спокоен, я не подведу.
Тимофеев раскрыл свой чемодан, неторопливо извлек из него набор миниатюрных отверток, выбрал из них самую тоненькую и осторожно вскрыл корпус блока управления. Его взгляду явились непонятные хитросплетения белых трепещущих нитей с отдельными вкраплениями маленьких цветных узелков и радужных пленок.
– Классно, – пробормотал он. – Биотехника!
Народный умелец призадумался, поигрывая отверткой над живым содержимым блока. Совершенно бесполезно было даже пытаться вникнуть в его суть. На это, пожалуй, ушел бы весь остаток тимофеевской биографии. Да он никогда и не стремился к скрупулезному подетальному разбору встающих перед ним проблем. Что он – институт какой?.. Ему достаточно было уяснить конечную цель, а затем несколькими манипуляциями, по воле уникального своего чутья, достичь ее. И ни разу еще он не мог самому себе объяснить, как ему это удавалось.
Тимофеев легонько ткнул отверткой в одну из ниточек, которая отчего-то понравилась ему больше всех остальных, и она послушно отделилась от своего узелка. Ласковым движением Тимофеев подтолкнул ее в другое место схемы, и ниточка охотно подчинилась.
– И всего-то? – шепотом спросил Фомин.
– Все гениальное просто, – сказал Тимофеев. – А наши потомки будут далеко не глупыми. В нас пойдут.
– Хорошо бы – не только умом, – усмехнулся Фомин.
Тимофеев закрыл корпус блока, чуть помедлил, набираясь решимости, и нажал самую нижнюю кнопочку. В тот же миг передняя стенка Викиной усыпальницы с хлопком испарилась, и наружу хлынул тяжелый поток дурманящего газа. Перед глазами у Тимофеева все поплыло, веки налились чугуном, захотелось пристроиться прямо на холодном каменном полу и вздремнуть чуток…
– Отставить! – прикрикнул на него Фомин и резко встряхнул за плечо.
– Где мы?.. – пролепетал Тимофеев, трудно поводя квелыми глазами.
– Тимофеич, – взмолился Фомин. – Соберись, пожалуйста! Дома выспишься…
– И перекусить бы, – мечтательно добавил тот, понемногу приходя в чувство. – Бутербродиков. С колбаской!
Медленно утекали минуты, но девушка Вика все так же недвижно лежала на ковре зеленого дерна.
– Неужели обманул этот варан? – свирепо спросил Фомин и поискал Кощея взглядом.
Того нигде не было.
– Да нет, – сказал Тимофеев, мужественно сражаясь с зевотой. – Просто началась новая сказка.
– Какая еще сказка?..
– Обыкновенная. О спящей царевне.
Фомин в растерянности полез было за папиросой, но передумал.
