— Кто пришел тебя убить? — изумился Павел. — Серега?
— Серега, — прошептала я, потому что не могла вспомнить имя своего палача.
— Звездец! Она бредит, видишь, Серый? Совсем худо девчонке!.. Хорошо, что машина близко и не успела остыть.
— Чего хорошего? Теперь Любка точно мне всю плешь проест! Скажет: тебе лишь бы нажраться, подумает, будто я полную фляжку водки вылакал. А мне эта водка вообще не уперлась! Я лично больше пиво уважаю…
— Не бухти, куплю я тебе пиво. Хочешь, полную канистру поставлю? И Любке сам объясню…
— Хрен ты ей объяснишь! Плохо ты мою Любку знаешь…
Голоса отдалились. Мне почудилось, будто я опять тону: течение закрутило водоворотом, коричневая вода затопила бронхи, спрессовала внутренности, распирала голову, толкалась в виски. Какая — то неведомая сила выталкивала меня на поверхность, и тогда огонь принимался с удвоенной жадностью терзать мое естество. От резкой боли я открыла глаза и увидела кроны сосен, сомкнувшиеся темно — зеленой аркой. Услышала реплику:
— Твоя девка уже копыта откинула!
— Ничего подобного! Гляди, пульс есть — на шее жилка бьется.
— А-ум… ум-м… — слабо стонала я, потому что от нестерпимого жжения спеклось в горле, язык присох к нёбу. Мерещились огненные, красно — оранжевые языки пламени, они облизывали верхушки сосен, — весь лес занялся костром, дым душил меня. Задыхаясь, я издала ужасающий хрип, которого сама испугалась.
— Миленькая моя, утопленница, потерпи, пожалуйста, — уговаривал меня Павел, покачивая спальный мешок, как гигантского младенца. — Уже недолго осталось, уже подъезжаем.
— Ах — ам — ам. — Я продолжала исторгать невразумительные звуки, пытаясь попросить, чтобы он не шевелил меня, не усугублял мои мучения. Дышала часто — часто. Легкие работали, как паровые мехи, усиленно закачивая воздух. Но воздуха все равно не хватало. Не зря говорится: «Перед смертью не надышишься…»
— Никогда больше с тобой никуда не поеду!.. Отгул насмарку, выходные дни — коту под хвост! — злился Сергей. — Эта стриптизерша сейчас даст дуба, а нас из — за нее в милицию затаскают!
— Она не даст, она еще нас переживет, — убеждал ворчливого приятеля Пашка.
— Кабан! Кабанище! — ругался тот. — Зачем я с тобой связался?! И девка твоя страшная, как чума!.. А Любка меня из дома выпрет! Бляха, вместо рыбы кукиш привезем!
— Прибавь скорости, Серега!
— Ага, прибавь!.. Сейчас! А штраф за превышение — дядя платить будет?
— Я заплачу!
— Не смеши. Вообще заткнись! Чего с тебя взять, кроме анализа?
На этой нелирической ноте я вдруг оглохла, ослепла, онемела, будто органы чувств разом забастовали, отказались воспринимать чудовищную действительность. Боль оставила, растворилась в бездонной пустоте. Откуда ни возьмись налетели ангелы, — они порхали, роились, взмахивали своими хрупкими ледяными крылышками, манили за собой крошечными, пухлыми фарфоровыми ладошками. Я догадалась, что они зовут меня в страну Глицинию, и не раздумывая взлетела… В стране Глицинии все было зеленым: воздух, пальмы, песок, море, кораблики, облака. Только цветы, похожие на полевые колокольчики, оказались синими, и с их лепестков капала голубая, чистая роса, похожая на слезы…
— Доченька, доченька, Юленька! Да что же это такое? Никак не очнется моя маленькая!
— Юля, кончай спать! Не пугай маму!
— Мамуль, чего ты грузишься? Врач же сказал: состояние у Юльки стабильное. С минуты на минуту придет в себя. Ну, подождем еще немного…
— Фрекен Жюли, ах, моя бедная фрекен! Простит ли она меня когда — нибудь?!
— Перестаньте нагнетать, Андрей Казимирович! Чего вы ноете?! Подумаешь, как поссорились, так и помиритесь!.. Наша Юлька — девушка не злопамятная, отходчивая…
— Вика, какая же ты категоричная и бесчувственная…
— Я реальная, мама, а вот вы все — паникеры!
Знакомые голоса доносились откуда — то издалека, словно люди находились в другой комнате, а я их подслушивала… Впрочем, может быть, голоса мне просто чудились, как и остальные звуки — шорохи, всхлипывания, напоминающие плеск нескончаемо длинной, глубокой, холодной и мрачной Оби. Воспоминание о реке сказало мне о том, что надо активнее двигаться, чтобы не замерзнуть, работать руками и ногами, но я их совсем не чувствовала. На периферии тела таилась невесомая легкость, будто конечности ампутировали.
— Она нахмурилась! Смотрите, наша Юленция морщит лоб! Ура! Какое счастье!
— Зачем вы отняли мои ноги? — еще не разлепив веки, сказала я. — Как я буду жить без рук и без ног?..
— Доченька, не волнуйся, все у тебя цело, все на месте — и ручки, и ножки. — Надо мной склонилась мама, и ее слеза капнула мне на щеку.
Папа успел смахнуть эту влагу до того, как она сползла вниз, и сказал одобрительно:
— Юлькин ты наш, пловец — молодец! Перещеголяла всех моржей, выдержала пятнадцать минут в ледяной воде!
— Как? Всего пятнадцать минут? — поразилась я. По моим впечатлениям выходило, что плыла целую вечность — от рассвета до заката, от планеты Земля до звезд Глицинии!.. Представив такое колоссальное расстояние, я содрогнулась от страха и воскликнула: — Н-нет, я больше не хочу плавать…
— Сестренка, да никто и не заставляет, чего ты? — успокоил меня сочный баритон брата Всеволода. — Поставила мировой рекорд — и отдыхай! Поправляйся быстрее, а то меня с работы всего на одну неделю отпустили, и то в счет отпуска. Звериный оскал капитализма!
— На неделю, — повторила я медленно, пытаясь врубиться в навалившуюся на меня реальность. Откуда взялся братец? Он же должен находиться в Торонто… Может, Севка мне просто снится, как и мама с папой?.. Я задала контрольный вопрос: — Какой сегодня день недели?
— Воскресенье, доченька, — разулыбалась мама. — Ты только вдумайся, какое у сегодняшнего дня недели прекрасное название: вос — кре — се — ние, — по слогам, стараясь достучаться до моего иззябшего, вывихнутого сознания, втолковывала она. — Сегодня ты словно воскресла!
— Я воскресла и мы встретились в раю? — беспечально решила я.
— Нет, Юлька, нам до рая еще далеко! — прогремел надо мной чей — то мужской голос. — А мы туда и не торопимся, нас и здесь неплохо кормят, да ведь, ребята?
— Кто не торопится? — ничего не понимала я. — Какие ребята?
Надо мной, как полная луна, засияла широкой улыбкой круглая, простодушная мордаха Павла, и я припомнила, как он терзал меня, утрамбовывая в спальный мешок, и как не хотел спасать меня его друг. Я сказала:
— Кабан ты, Пашка, — и слабо улыбнулась.
— Вот здорово! Юленция уже способна улыбаться! Это очень хороший симптом, — прозвенел восторженный девичий голосок, и я — слабовидящая — догадалась, что принадлежит он медсестре из хирургического отделения.
