Ломтик вырывает поводок, с лаем кидается за ней, Ото-то бежит следом, размахивая руками, — мусорная машина вылетает из-за угла, под визг тормозов сбивает обоих.
Корчится на асфальте змея — переехало колесом.
Лежит на боку собака в непромокаемых штанишках для младенцев, откинув задние ноги, хвостик беспомощно валится на сторону.
Распластался на животе Ото-то, рубчатые подошвы туфель со скошенными пятками смотрят на прохожих с немым укором. Неужто соседи были правы, с задержкой на много лет? «Ото-то, граждане, Ото-то…»
Прыгают с запяток машины уборщики в спецовках. Выскакивает из кабины водитель. Бежит по лестнице Финкель, позабыв про лифт. Плачет Ая, поспешая следом, Бублик визжит в истерике, путаясь под ногами.
На шум выходит доктор Горлонос с Амфибрахием. Осматривает Ото-то.
— Он ранен?
— Он ушиблен. Отведите домой.
Осматривает Ломтика:
— Паралич задних ног. Везите к ветеринару. Чтобы усыпил.
Все замолкают.
Даже Амфибрахия прошибает слеза — или так кажется?..
3
Ая затаилась на балконе.
Притихшая. С голубенькой жилкой на лбу.
Полная луна заглядывает ей в лицо. Лик светлеет, светлеют глаза у девочки: Ая думает.
Жизнь ворвалась нежданно — криками, взвизгом тормозов, распростертыми телами. У Аи от волнения поднимается температура; дедушка укладывает ее в постель, поит теплым молоком с медом, рассказывает:
— В давние, совсем уж давние времена, когда моя мама была маленькой и тоже болела, ее бабушка наговаривала девочке такой стишок:
Доктор Клоп сморщил лоб,
Долго слушал Блошку.
Дал наказ: «Через час
Пить микстуры ложку…»
Доктор Клоп сморщил лоб…
— Не морщи лоб, — предупреждали его. — Останутся морщины.
Но он морщил и морщил с ранних лет, старательно думая о чем-то, потому, возможно, и стал доктором.
Доктор Клоп сморщил лоб…
Фамилия его была Клопшток, но про то все забыли и называли «доктор Клоп», ибо он въедливо впивался в больного, высасывал сведения, необходимые для успешного излечения.
Доктор Клоп сморщил лоб…
Случай был редчайший в его практике, не встречавшийся прежде, а потому требовал усиленного размышления.
Доктор Клоп сморщил лоб, долго слушал Блошку…
…биения сердца, вдохи-выдохи, хрипы и всхлипы, которые настораживали, путаные ее рассказы, мешающие установлению диагноза. Вообще-то больную звали Матильдой, но все называли ее Блошкой, потому что была прыгучая, временами кусачая, чем и оправдывала свое прозвание.
Доктор Клоп сморщил лоб, долго слушал Блошку. Дал наказ: «Через час…»
Это было удивительно, ибо Блошку осматривали многие специалисты без надежды на исцеление, но вот пришел он…
…доктор Клоп…
…а точнее, Клопшток…
…сморщил лоб…
…на котором было немало морщин…
…долго слушал Блошку…
…настоящее имя которой не имеет отношения к дальнейшему повествованию…
…дал наказ: «Через час…»
…каждый час, строго по хронометру, не упреждая и не забегая вперед…
«… пить микстуры ложку…»
…чайную ложку чудо-лекарства…
…натощак или после еды, что не имеет значения…
…перед употреблением взбалтывая…
…чтобы от той микстуры взыграла кровь в сосудах у Блошки, настроение улучшилось, гемоглобин повысился, здоровье восстановилось на глазах…
Нет, не зря доктор Клоп морщил лоб. С раннего своего возраста.
4
Ая спит камушком, не шевелясь, дышит неслышно.
Ресницы опадают, затеняя впадины под глазами.
Приоткрывается неприметная калитка в глубинах тела, душа девочки неспешно выскальзывает наружу, пролетая над городом из конца в конец. Луна высвечивает для нее укромные уголки, чтобы напиталась знанием и по возвращении проявила увиденное в мимолетном сне, порадовала или огорчила.
«…отдаю ей время свое. Отдаю себя. Будет плохо, когда она повзрослеет и уйдет от меня, если, конечно, доживу до этого. Ей будет плохо, когда уйду я…»
Финкель выходит на балкон, разглядывает светлячка. Ликующий старик и старик опечаленный переговариваются озабоченно: «Очень уж впечатлительный ребенок у нас». — «В бабушку Зисл». — «Не мешало бы чуточку огрубить». — «Найдутся охотники». Молчат, завороженные светлячком. «Как его зовут?» — «Гахлилит». — «Если подуть, потухнет или разгорится?..»
Пора навестить Ото-то.
В доме у него неустроенность, словно всё клеенчатое, холодное, несминаемое. Жалюзи на окнах не опускаются, дверцы шкафа не закрываются, кастрюли со сковородками ждут женской руки, подтеки на потолке — шпаклевки с покраской, плиткам на полу не помешала бы жесткая щетина, чтобы оттереть застарелую пыль.
Ото-то лежит на кровати, высунув огромные ступни из-под одеяла, пухлые губы опали и побелели, а филиппинка уже хлопочет по комнатам. Разложила аккуратно свои вещи, вымыла тарелки с чашками, протерла пол, замочила белье, чтобы утром постирать, напоила его чаем, поменяла повязку на голове. Тихо позвякивает посудой на кухне, готовит обед из скудных его запасов; муха Зу-зу летает за ней, будто привязанная.
Дрор тоже тут. Разглядывает женщину — смоляные волосы в пучок, пухлые руки, ямочка на щеке, ямочки на локтях; раздумывает вслух:
— Хороший бюст. Просто замечательный. Всё остальное хуже.
Решает:
— Я их посватаю. Бесплатно. За три сеанса.
Филиппинке возвращаться некуда, она согласна и без сеансов. Карлица рядом с великаном, не достает ему до груди — ну так что? Ото-то будет накормлен, обстиран до конца дней; она побелит комнаты, починит жалюзи, в доме станет чисто, светло, тепло на душе. Но он ее не желает. Он желает Хану.
— Финкель, — говорит обеспокоенно, а в глазу копится слеза, каплей застывшего лака. — Зу-зу постареет, и что… Что тогда?
— Глупости! — восклицает Финкель. — Муха — она всех переживет. Мухи — они такие.
Филиппинка забивается в угол, горюет неслышно. Рост крохотный, страдания непомерны: придется ехать домой, где ее никто не ждет.
А что дальше? Дальше-то что?..
Змея побывает к утру под многими колесами, серым пятном втертая в асфальт. Ломтика похоронят на склоне оврага, возле приметных сосен, в выемке под нависшей скалой, куда накидают веток, чтобы мягче было, уложат собачку в непромокаемых штанишках, накроют картонной коробкой, набросают песок, завалят поверху тяжеленным камнем. Ая нарвет цветы, разложит вокруг; постоят, повздыхают, пойдут домой.
