Проснулся он от легкого прикосновения ее руки к своему плечу.
— А сейчас, мой господин и повелитель, — сказала она громко, увидев, что он открыл глаза, — слушай мою команду: пятнадцать минут тебе на все про все, а потом прошу в гостиную. Кролик твой любимый получился что надо. Сам увидишь и оценишь. Форма одежды — самая свободная.
Послав мужу воздушный поцелуй, Ольга набросила на себя легкий прозрачный пеньюар и выбежала из спальни на кухню, откуда доносились раздражающе вкусные запахи.
«До чего же здорово, до чего же хорошо все-таки дома», — подумал Олег, взяв свои австрийские позолоченные очки с хамелеонами, купленные во время недавней поездки в Вену. Он ненароком вспомнил прощальное гостиничное дефиле со стриптизом, показанное ему Нелли Петровной Бараевой в его номере в австрийской столице. Ухмыльнувшись, он накинул свой любимый китайский халат и босиком стал прогуливаться по квартире с каким-то непонятным осознанием чувства собственного величия.
«Интересное кино, — подумал он, — Ольга, когда говорит о моих знакомых женщинах, всегда просто пальцем в небо попадает. Ни разу еще не угадала, с кем у меня на самом деле был небольшой романчик. Однако чувствует, что что-то не так. Почему же ей показалось, что у меня появилась женщина, причем среди моих сотрудниц? Да еще и Нелли Петровну вдруг приплела, может, на самом деле узнала о ней? Может, кто-нибудь из моих „доброжелателей“ ей сообщил по телефону? Как однажды ее школьная подруга, которую до этого она не видела с десяток лет, а я встретил случайно в „Арбате“. Но тогда она выдержала приличную паузу. Сразу даже не намекнула, что знает, с кем и где я был вместо презентации в „Совиспане“. Слава богу, что к моменту выяснения отношений та женщина исчезла с моего горизонта. А вот Нелли Петровну вспомнила, видимо, не зря! Этого мне только сейчас не хватало».
— Олежек, это как называется? Я тебе на сборы не полчаса дала, а пятнадцать минут. — С такими словами Ольга появилась в дверях спальни, где он продолжал глубокомысленно расхаживать в своем китайском халате с экзотическими птицами. — Кролик пересохнет в духовке… А я ведь и твой любимый хворост еще с вечера приготовила, а мама своих фирменных «утопленников» передала для тебя.
— Во-первых, я был готов уже через пять минут. А во-вторых, у меня давно слюнки текут от предвкушения такого царского воскресного обеда. Это же безобразие какое-то форменное. Я так растолстею безобразно, обленюсь… И ты меня навсегда разлюбишь, уйдешь к другому какому-нибудь своему бывшему ухажеру. Бросишь своего Олежека на произвол судьбы.
— Да я тебя, сам знаешь, и толстого, как Гаргантюа, хотя уверена — тебе это не грозит, буду любить вечно, — засмеялась жена. — От одного раза, дорогой мой, ты бегемотиком не станешь, ничего с тобой не случится. Так что кончай брюзжать, старый ворчун, и сейчас же за стол. Шагом марш! Кроме прочего, не забудь, я ведь с огромным нетерпением жду твоего рассказа о поездке.
— А я с не меньшим нетерпением жду твоего отчета о том, что здесь за время моего недолгого отсутствия происходило, что ты без меня делала, кто за тобой ухаживал, кто какие неприличные предложения тебе делал. И конечно же жду обещанного тобой вечернего продолжения. Тебе все понятно, расшифровывать, надеюсь, не нужно. Кстати, не забудь рассказать и о том, как твои вечные университетские ухажеры поживают. Все эти бесчисленные проректоры, профессоры, завкафедрами, особенно те, которые по утрам нам звонят и якобы советуются, как им лучше лекцию прочесть. Небось, когда меня не было, часами трепались. Так что не только ты, но и я кое-что знаю. Я тоже всех твоих ухажеров давно вычислил.
— Все, что ты хотел узнать и увидеть, ты давно пропустил, можешь обедать спокойно. Расскажу только за столом.
— Фу-ты ну-ты! Ну ты, блин, даешь! Теперь я действительно вижу, что ты меня серьезно ждала, готовилась, можно сказать, более чем основательно. Или, может, я ошибаюсь и к нам кто-то сегодня приглашен? — только и вымолвил Олег, входя в гостиную, в которой ярко горел свет. — А я-то думал, мы с тобой в кои-то веки одни посидим по-домашнему, в кухне.
В просторной гостиной, со вкусом обставленной Ольгой мягкой итальянской мебелью, светились все семь ламп большой бронзовой испанской люстры и торшер. Стоящий посередине комнаты между двух глубоких кресел прозрачный стеклянный стол был изысканно накрыт — парадный мейсенский сервиз, начищенное фамильное серебро, хрустальные рюмки и фужеры, переливающиеся всеми гранями в свете люстры. В середине стола — румяный кролик, домашний пирог, капустка собственного засола, хрустящие твердые огурчики да розовенькие помидорчики… Все выглядело более чем впечатляюще.
— Такой вкуснятины даже охочие до еды чревоугодники-киевляне, думаю, не часто едали, — быстро проговорил Олег, кладя в рот горячий кусочек крольчатины. Большая серебряная вилка из семейных приборов Ольги с клеймом 1861 года, когда Олег стал накалывать золотистую картошечку, неожиданно ткнулась во что-то твердое.
— Что это такое? Приправа, что ль, какая-то интересная новая? Вилка не берет.
— Подожди, я посмотрю. Боже мой, это же наш маленький гномик, который на столешнице возле кухонной плиты всегда стоит. Помнишь, его мне из Германии вместе с духами наш проректор в подарок привез. Только не пойму, как он к кролику попал и запекся вместе с ним? Наверное, когда я вечером все раскладывала, случайно и его прихватила. Вот это да! А я-то думаю, куда он вдруг подевался? Сейчас отмою и на место поставлю. Но ты не переживай, я читала, что иногда так специально делают — на счастье. Удача, значит, будет. Гномик на счастье, пожалуй, вернее, чем перец в пельмене или монета в варенике.
— Да я и не переживаю. Хорошо, что не съел, а то бы точно переживал. Удача, значит, мне уже сопутствует, — рассмеявшись, сказал Олег. — Ты у меня и кулинарка знатная, и хозяйка классная, а еще и как телеведущие в «Кулинарном поединке» немало забавных историй о еде знаешь. Один гномик чего стоит! — добавил он, при этом налегая на еду. — А подарки мои ты все уже успела разглядеть?
— Да ты оглянись, милый, я же их уже расставила. Вон в витрине, видишь, возле Штрауса со скрипкой, которого ты из Вены привез, пастушка с полевыми цветами в корзиночке. Великолепная работа, конечно. Вкус у тебя есть, надо признать. А украшения, которые ты мне привез, выше всяких похвал. Нужно будет обязательно маме показать. Она, уверена, оценит их по достоинству. Да и парфюм высокого класса. Сама бы я это, тем более за такие деньги, никогда не купила, ты же знаешь. И Галке хороший подарок привез. Да и Иннокентий будет доволен. Никого не забыл, молодец. Я тобой горжусь, так и знай. Ну, давай рассказывай, как съездил. А то скоро собираться будем. Не вечером же по кладбищу ходить!
— Нет, конечно. Я рад, что тебе все понравилось. Так, знаешь, с кем я там встречался? Не поверишь! С «панночкой», украинской Маргарет Тэтчер, как ее еще называют.
— Неужели с Тимошенко? Вот здорово! Вот это да! Ну и как она, на твой взгляд, тянет на первое лицо в братском государстве?
— Тянет, и еще как тянет! Я у нее с ребятами на даче был. Довольно долго разговаривали. Рассуждали. Я к тому же для нашей с Анд реем книги несколько вопросов умудрился задать. Пообедаем, потом обязательно ему позвоню, обрадую. Книга у нас получится просто класс, настоящий бестселлер будет, увидишь. Побывал и на майдане, на праздновании годовщины «оранжевой» революции. Толпа людей несла Юлю к трибуне на руках. Я такого восторга еще никогда не видел. Чтобы красивой женщине, пришедшей в политику, так поклонялись. Немного под Лесю Украинку, конечно, косит. Но ей это идет. Заплетенная коса. Горящие страстью глаза. Пламенные речи. Белое пальто и белый свитер. Оранжевый легкий шарфик. Впечатляет. У меня твердое убеждение возникло, глядя на нее, что Юля Тимошенко, обыкновенная, красивая женщина, каких на Украине найдется немало, стала, как бы лучше сказать, «пассионарием» революции. Такие люди, как свидетельствует любимая тобой история, всегда появлялись в тот или иной момент развития этноса, способствуя его сплочению. Я даже кое-что ухитрился почитать специально на эту тему. Так вот, создатель пассионарной теории, небезызвестный тебе, конечно, Лев Гумилев, объясняет такую страсть избытком биохимической энергии, которая проявляется в людях в виде повышенной тяги к действию. Впрочем, тебе это должно быть известно даже лучше, чем мне. Ты же у меня тоже «пассионарий». Только что касается избытка биохимической энергии, он у тебя не в политику ушел, а в поиск «Спаса Нерукотворного», сама знаешь.
