Обычно к купцам нанимались люди неуемные, что-то тянуло их из родных мест, от плуга, борти, бредня. Какой-то зуд теребил, скреб душу, не давая усидеть на одном месте. Середин очень хорошо понимал таких людей — сам был такой, иначе… А что, и сюда не попал бы. Сидел бы в своем веке, пил баночное пиво, смотрел телек, ходил бы на занятия к Ворону. Ну, может быть, удалось бы Танечку охмурить, но и все! Дом — работа — Ворон. По выходным — Танечка. Тоска. У-у-у…
Словно откликаясь на его мысли, из леса на правом берегу донесся тоскливый вой. Сосед приподнялся, не прекращая грести, посмотрел в сторону леса.
— Ишь, разбирает как, — пробормотал он.
Внезапно весло вырвалось из рук, что-то грохнулось в борт, ладья качнулась. Сосед, не удержавшись, завалился на Олега. Мужики, спавшие под рогожей на мешках, вскочили, спросонья ошалело вертя головами.
— А, чтоб тебя…
— Заснул, что ли, мать твою…
Топляк проскрежетал по борту, выплыл за кормой. Вьюшок прошел на нос. Впередсмотрящий разводил руками.
— Дык, сомлел… не уследил…
Вьюшок треснул его по шее.
— Утопить хочешь?
Все, бросив весла, смотрели на удаляющийся топляк.
— Кончай зенки пялить. Кто на веслах сидел — спать. Ты тоже. Потом поговорим, — отрезал купец.
Мужики засуетились, меняясь местами. Олег залез под рогожу. На мешках с льном было мягко, уютно. Сбоку привалился мужик, проглядевший полузатопленное бревно, поворочался и почти сразу захрапел.
— Ошую, подыми, одесную, на воду, — выводил Вьюшок ладью на середину Припяти. — А ну, взяли: и-и, оп-та…
Их растолкали, едва серые предрассветные сумерки разогнали ночную мглу. В очередь поели вяленой рыбы, мяса, сели на весла. Туман скрыл оба берега, и Вьюшок сам встал на нос, внимательно глядя вперед. Но едва поднявшийся ветерок разогнал мглу, тотчас поставили парус, и купец опять завел:
— И-и, оп-та…
В течение дня навстречу попалось несколько ладей со знакомыми купцами. Вьюшок перекрикивался, выспрашивал новости, мужики махали друг другу, просили передавать приветы родне. Расходились левыми бортами, встречные ладьи двигались тяжело, против ветра и течения, но на многих из них на весло приходилось по паре мужиков. Весла рубили воду, за кормой вспенивался и пропадал белый след. Олег попросил узнать, не встречался ли им Мешовец. Кормщик крикнул, что не далее, как поутру видел ладью Мешовца — как раз с ночевки снималась.
— Ну, вот, к ночи догоним, иль может, поутру.
— Как бы не пропустить их в темноте, — задумался Середин.
— Стал быть придется тебе всю ночь на носу сидеть. Пропустишь — кроме себя виноватить некого, — пожал плечами Вьюшок.
Отсидев на весле ночную смену, Олег договорился с мужиками, что всю ночь сам будет следить за рекой. Те согласились с охотой: в очередь гребут, а вместо того, чтобы в воду глаза пялить, можно и вздремнуть лишний час.
Опять за кормой встала луна, загадочный лес перекрикивался с берега на берег ночными голосами. Середин кутался в куртку — ночи стали заметно холоднее, хотя осень еще не наступила.
Сменились гребцы, Вьюшок прошел на нос, постоял рядом, зевая во всю пасть и почесывая грудь под рубахой.
— Ну, что тут?
— Тихо все, — ответил Середин.
— Ладно. — Вьюшок еще раз сладко зевнул и прошел к веслу.
Ведун чуть не пропустил ладью Мешовца, когда под утро в тумане разглядел прямо по курсу топляк и предупредил гребцов. Ладья проплывала мимо, как затаившийся призрак. В последний момент Олег понял, что это не обгорелое дерево на берегу, а мачта. Вьюшок скомандовал развернуть к берегу. С ладьи Мешовца их окликнул дружинник.
— Я это, Вьюшок! — крикнул купец. — Где там хозяин ваш?
— Ну, чего надо? — показалась над бортом всклокоченная голова. — Чего людей будишь? Сам ночь не спишь и другим не даешь.
— Слышь, Мешовец, с тобой парень от Уборти идет…
— Шел, да ушел, — проворчал Мешовец.
— Когда?
— Как на ночь пристали, повечеряли да и ушел.
— А куда ушел-то, не сказал? — не выдержал неспешных расспросов Середин.
— По разговору, кудай-то под Чернигов поспешал. Здесь, если срезать лесами, к перевозу на Днепре выйдешь.
— Так это крюк какой? — удивился Вьюшок.
— Вот и я про тож, — поддакнул Мешовец, — да только невтерпеж ему. Пойду, говорит, а то вы пока проспитесь, пока пойдете — я уж там буду. А кто его спрашивает?
— Да вот, дружок его. Растерялись они.
— Так плывите дальше, а супротив перевоза, ну, сам знаешь, на берег его пустишь. Так-то быстрее выйдет. Лесом твой парень дружка-то не догонит.
— Ну, что, дальше плывешь или сойдешь? — спросил Вьюшок.
— А как быстрее?
— Мешовец дело говорит, — поскреб затылок купец, — скинем тебя поутру, а там дорога как раз к перевозу. Хорошим шагом — задолго до вечерней зари поспеешь.
— Тогда — плывем.
Припять здесь начинала петлять, словно заячий след на снегу; парус то и дело опадал — высокие сосны на правом берегу крали у него ветер. Середин успел и посидеть за веслом, и постоять у руля, когда Вьюшок скомандовал прижаться к левому берегу. Здесь к воде подступал молодой липовый лес, обросший понизу лещиной. Лес был такой зеленый и прозрачный, что казался чистейшим горным озером, в которое можно заглянуть до самого дна.
Ладья ткнулась носом в травянистый берег, парус спустили. Мужики похлопали Олега по плечам, пожелали удачной дороги. Вьюшок завернул в полотно несколько крупных вяленых рыбин, сунул Середину в торбу.
— Ну, бывай здоров, Олег. А пойдешь так: во-он, видишь, где липняк кончается, там дорога была. Заросла, наверно, но колею все одно увидишь. Так и пойдешь — слева лес будет, справа луга. Вот по той дороге прямо к перевозу выйдешь. Там паром, постоялый двор, весь небольшая в пять-шесть изб. Вот на перевозе дружка и поймаешь своего. Если у него крыльев нет, то ты его опередить должен.
— Спасибо, Вьюшок. Удачного тебе торга.
— Ну, бывай.
Середин спрыгнул на берег. Весла вспенили воду, выводя ладью на быстрину. Из-за борта показался Вьюшок, махнул рукой, прощаясь, и скрылся, усаживаясь за весло. Взлетел на мачте парус, разом ударили весла. До Олега в последний раз долетело ставшее знакомым:
— И-и, оп-та!
Он не стал ждать, пока ладья скроется за очередным поворотом, подтянул перевязь, забросил на плечо котомку и зашагал к дороге.
Колея и впрямь заросла ромашкой да подорожником. Слева тянулись кусты орешника, молодые березки и липы, справа поднималась почти в пояс трава, расцвеченная зверобоем и васильками. Вдали виднелись копешки сена — видно, скосили, еще когда трава набирала силу и была сочная, молодая. Заливался жаворонок, Середин разыскал его в небе. Еще выше носились стрижи. Солнце, просвечивая сквозь перистые облака, ласково согревало землю. Насидевшись в ладье, Олег сразу взял такой темп, что вскоре пришлось остановиться, снять куртку и закинуть ее за спину, к торбе. Ветерок шевелил волосы, пахло травами, а там, где лес приближался к дороге, тянуло преющей листвой, грибами.
