— Поразительно, — резюмировала Райла, — каким терпением обладают археологи! Должно быть, это профессиональная особенность. Они имеют дело со столь древними событиями, что время для них теряет всякий смысл.
— Говоришь так, словно сама никогда не была археологом!
— Да ну, я-то, конечно, и не была по-настоящему. Что у меня на счету? То лето с тобой в Турции, потом еще парочка никому не нужных раскопок в Огайо на летней стоянке индейцев. И потом около года в университете Чикаго, целиком убитого на составление каталогов. После такой практики не составило труда прийти к заключению, что это занятие не по мне!
— Вот тогда ты и переключилась на свою торговлю антиквариатом?
— Вначале завела небольшой магазинчик в верхней части Нью-Йорка, — кивнула она, — Но мне повезло, я попала в струю.
Как раз в это время очень оживились коллекционеры, и дело начало крепнуть. Но в связи с ростом интереса к антикварным изделиям такие лавчонки стали появляться как грибы. И тут я сообразила, что гораздо выгоднее быть поставщиком. Пришлось пустить в ход все мои сбережения, влезть в долги, но новое дело запустить все же удалось. Поработать пришлось засучив рукава, зато и удовольствие я от своих трудов получала немалое. Ассортимент моих покупок и продаж заметно расширился, это, наверное, с точки зрения моих бывших коллег, нарушало «чистоту жанра», но было вполне результативным, тем более что мне не терпелось поскорее добиться приличных прибылей!
— А ведь ты вчера тоже мне сказала, что хочешь выйти из бизнеса? Вроде бы продать дело?
— Да, хочу. У меня есть партнер, который мечтает откупить мою долю и готов заплатить за нее больше, чем она даже стоит. Он питает иллюзии насчет перспектив, но я-то знаю, что дело продержится не более трех лет…
— Насколько я понимаю, тебе все же будет остро недоставать активности, ты же так любишь бизнес!
Она пожала плечами.
— Ты прав. В бизнесе есть жестокость и атмосфера игры. Вот что меня в нем привлекает!
— Ну, ну, ну! Уж и жестокость! Это ты, что ли, жестокая?
— Это касается только бизнеса. Он выявляет мои худшие черты…
Мы разделались с напитками, и официант принес нам закуски.
— Еще по одному коктейлю? — спросил я.
Она покачала головой.
— Я себя ограничиваю. За ленчем — только одну порцию спиртного. Установила для себя такое правило много лет назад. На деловых ленчах и разных приемах обычно пьют так много, что невольно можешь и перебрать. Но я-то знаю, что может сделать с человеком лишний коктейль. Ну а ты, если хочешь, возьми себе еще!
— Ну нет, я как ты. А когда мы закончим наш ленч, если не возражаешь, поедем повидать местного Дэниела Буна.
— Что ж, чудесно! Но вдруг мы там задержимся? Как же быть тогда с Баузером?
— О, Хайрам ведь сказал, что позаботится о нем! Ты же сама слышала. Он побудет с Баузером, пока мы вернемся. В холодильнике есть мясо, в курятнике яйца. Он поделит мясо с Баузером, а потом посоветуется с ним, не пора ли идти в курятник за яйцами. Баузер спросит, который час, Хайрам ответит. Баузер заявит, что пора, и Хайрам пойдет собирать яйца…
— О господи, ну и фантазии же насчет этих разговоров с Баузером! Может, ты и сам полагаешь, что они беседуют, или вы оба валяете дурака? Интересно, Хайрам искренне думает, что может разговаривать с животными?
— А кто его знает, — ответил я. — Скорее всего, он именно так и думает. Впрочем, какая разница? Ведь никогда не можешь точно сказать, что понимают животные. Нельзя же отрицать, что они наделены индивидуальностями? И что с ними можно строить отношения? Вот когда Баузер раскапывает сурочьи норки, а я выхожу и вытягиваю его оттуда, облепленного грязью, он ни за что не желает идти домой. Он же совершенно бывает заворожен этим сурком! И тут я хватаю его за хвост и говорю: «Пшли домой, Баузер». Ты не поверишь: он после этого покорно плетется за мной! Но делает это только тогда, когда я его хватаю за хвост и говорю именно эти слова. Иначе он ни за что не пойдет! Ну и суди сама, что же это такое?
Райла расхохоталась:
— Боже! И Хайрам, и твой Баузер, и ты сам — все чокнутые!
— Разумеется чокнутые! К тому же если годами общаешься с собакой…
— А про кур ты забыл? Я их приметила. А может, у тебя есть и свинки, и лошадки, а еще… и пумы?
— Чего нет, того нет! Только куры. Из-за яиц и иногда гриля. Подумывал о покупке коровы, но слишком много возни…
— Эйза, мне хочется поговорить с тобой о деле. Ты сказал, что не желаешь вмешательства университетской публики в твои раскопки. По-моему, ты вполне этого добился. Ну а что, если в это вмешаюсь я?..
Я как раз собирался поднести ко рту вилку с салатом, но мне пришлось вернуть ее на тарелку. В словах Райлы мне почудилась какая-то угроза. Они меня насторожили.
— Вмешаешься? — повторил я, — Что ты подразумеваешь под этим?
— Позволь мне принять участие в твоей работе.
— Стоит ли спрашивать об этом? — ответил я, — Разумеется, ты можешь участвовать. Раз я тебе рассказал, значит, ты уже причастна к моим делам!
— Я говорю не только о твоей тайне и не прошу разделить со мной это открытие в качестве подарка. Я говорю о партнерстве. Тебе нельзя прерывать свои исследования, и я хочу помочь тебе тем, что нужно для их продолжения…
Я довольно резко прервал ее:
— Нет! Не продолжай. Я не могу этого принять! Ты предлагаешь мне финансирование, но я не желаю его!
— Ты говоришь это так, словно я предложила тебе нечто постыдное! — обиженно сказала она, — Не беспокойся, я не посягаю на твою независимость, не мечтаю тебя поработить… Просто я в тебя верю, и мне больно, что ты вынужден…
— Большой бизнес предлагает взять шефство над несостоятельным, — огрызнулся я. — К черту все это, Райла. Я не хочу никакого спонсорства.
— Очень жаль, что ты так это воспринял. А я надеялась на понимание!
— Да господь с ним, этим пониманием. Тебе надо бы знать меня получше. А ведь до сих пор все шло так прекрасно…
— Эйза, ты тоже должен был бы меня знать. Вспомни, как мы расстались. Какую ужасную размолвку перенесли! Она отняла у нас двадцать лет жизни. Не сделай так, чтобы она повторилась…
— Размолвку? Что-то не припоминаю никакой размолвки…
— Ну так, значит, я одна и пережила все, что тогда произошло. Ты смылся с двумя типами на попойку, начисто забыв обо мне. Потом пытался что-то объяснить, попросить прощения, говорил, что сожалеешь. Но я не захотела тебя слушать. Это случилось в день окончания раскопок, и у меня не оставалось времени, чтобы остыть и простить тебе обиду. Но мы не можем себе позволить поссориться сейчас. По крайней мере я этого не хочу. А ты?
— Нет, — отозвался я. — Совсем не хочу. Но я не могу взять у тебя деньги. Мне совершенно не важно, насколько ты состоятельна и как малы будут твои расходы…