Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Странно, подумала я. Он говорит серьезно. И затем какая-то часть моего несчастья начала отступать. Я почувствовала, как на меня нисходит спокойствие, страдание исчезает.
Кто-то позади меня наклонился вперед и тронул меня за плечо.
— Привет Эйнджел.
Я обернулась посмотреть, кто это. Мне улыбался молодой человек с упитанным личиком, светловолосый, с бесхитростным выражением глаз. Билл Лундборг, одетый в свитер с высоким воротником, серые брюки и, к моему удивлению, обувь от «Хаш паппиз».
— Помнишь меня? — спросил он тихо. — Прости, что не отвечал на твои письма. Я все гадал, как у тебя дела.
— Отлично. Просто отлично.
— Наверно, нам лучше помолчать. — Он откинулся назад и скрестил руки, сосредоточившись на том, что говорил Эдгар Бэрфут.
После лекции Бэрфут подошел ко мне. Я все еще сидела, не двигаясь. Наклонившись, он спросил:
— Ты родственница епископа Арчера?
— Да, я была его невесткой.
— Мы были знакомы друг с другом. Тим и я. На протяжении многих лет. Это было таким потрясением, его смерть. Раньше мы обсуждали теологию.
К нам подошел Билл Лундборг, он молча стоял и слушал. Он продолжал улыбаться все той же давнишней улыбкой, что мне запомнилась.
— А сегодня вот смерть Джона Леннона, — говорил Бэрфут — Надеюсь, я не поставил тебя в неловкое положение, выведя вот так перед всеми. Но я увидел, что что-то не так. Сейчас ты выглядишь лучше.
— Я чувствую себя лучше, — согласилась я.
— Хочешь бутерброд? — Бэрфут показал на людей, собравшихся вокруг стола в задней части комнаты.
— Нет, — ответила я.
— Тогда ты не слушала, что я говорил тебе. Я не шутил. Эйнджел, нельзя жить словами. Слова не накормят. Иисус сказал: «Не хлебом одним будет жить человек».[97]Я же говорю: «Словами не будет жить человек вовсе». Съешь бутерброд.
— Съешь что-нибудь? Эйнджел, — подключился Билл Лундборг.
— Я не хочу есть. Извините, — ответила я. А про себя подумала: я предпочла бы, чтобы меня оставили в покое.
Наклонившись. Билл сказал:
— Ты такая худая.
— Это все моя работа, — объяснила я сухо.
— Эйнджел, это Билл Лундборг, — представил Эдгар Бэрфут.
— Мы знакомы. Мы старые друзья, — пояснил Билл.
— Тогда ты знаешь, — обратился ко мне Бэрфут, — что Билл — бодхисаттва.
— Нет, я не знала этого.
— Ты знаешь, кто такой бодхисаттва, Эйнджел? — спросил Бэрфут.
— Он имеет какое-то отношение к Будде.
— Бодхисаттва — это тот, кто отверг возможность достижения нирваны, чтобы вернуться ради помощи другим, — объяснил Бэрфут. — Для бодхисаттвы сострадание как цель так же важно, как и мудрость. Это сущностное понимание бодхисаттвы.
— Это прекрасно, — отозвалась я.
— Я усвоил многое из того, чему учит Эдгар, — сказал мне Билл. — Пойдем. — Он взял меня за руку. — Я хочу убедиться, что ты поешь.
— Ты считаешь себя бодхисаттвой? — спросила я его.
— Нет.
— Иногда бодхисаттва не знает, — объяснил Бэрфут. — Можно быть просветленным, не ведая этого. И можно считать себя просветленным, но не быть таковым. Будда именуется «Пробудившимся», потому что «пробудившийся» означает то же самое, что и «просветленный». Мы все спим, но не ведаем этого. Мы живем во сне. Мы ходим, двигаемся и делаем все остальное во сне. Больше всего во сне мы говорим. Наши речи — речи спящих, они нереальны.
Прямо вот как сейчас, подумала я. То, что я слышу.
Билл исчез. Я огляделась, ища его.
— Он принесет тебе что-нибудь поесть, — объяснил Бэрфут.
— Все это очень странно, — сказала я. — Весь этот день нереален. Как сон, вы правы. Они гоняют все старые песни «Битлз» на каждой станции.
— Позволь мне рассказать тебе кое-что, что однажды случилось со мной. — Бэрфут сел на стул рядом со мной, упершись локтями в колени и сцепив руки. — Я был очень молод, еще учился в школе. Я посещал лекции в Стэнфордском университете, но не закончил его. Я прослушал множество лекций по философии.
— И я тоже.
— Однажды я вышел из своей квартиры отправить письмо. Я писал одну работу — не для сдачи, а лично для себя: основательные философские идеи, очень важные для меня. Была одна специфическая проблема, которую я не мог понять. Она была связана с Кантом и его онтологическими категориями, посредством которых человеческий разум систематизирует опыт…
— Время, пространство и причинно-следственное отношение, — прервала я его. — Я знаю. Я это изучала.
— И пока я шел, вдруг понял, что сам создаю, в самом настоящем смысле, мир, который чувствую. Я одновременно создаю мир и постигаю его. Пока я шел, меня вдруг, как гром среди ясного неба, осенила правильная формулировка этого. Минуту назад у меня ее не было, а в следующую — уже была. Я стремился к этому разрешению на протяжении нескольких лет… До этого я читал Юма, а затем в сочинениях Канта нашел ответ на критику Юма причинно-следственного отношения — и вот теперь, неожиданно, у меня был ответ, да еще правильно оформленный ответ Канту. Я заспешил.
Вновь появился Билл Лундборг. Он принес бутерброд и чашку фруктового пунша и протянул их мне. Я машинально взяла. Бэрфут продолжал:
— Я поспешил назад по улице к себе домой так быстро, как только мог. Я должен был изложить сатори на бумаге, пока не забыл его. На той прогулке, вне своей квартиры, где у меня не было ни ручки, ни бумаги, я добился постижения концептуально упорядоченного мира, мира, упорядоченного не во времени и пространстве и посредством причинной связи, но мира как идеи, представленной великим разумом — точно так же, как наши человеческие умы сохраняют воспоминания. Я ухватил впечатление о мире не в собственном переложении — временем, пространством и причинной связью, — но как он устроен в себе, кантовской «вещью-в-себе».
— Что познать невозможно, говорил Кант. — сказала я.
— Что обычно познать невозможно, — возразил Бэрфут. — Но я каким-то образом ухватил это, воспринял как огромную, сетчатую, ветвящуюся структуру взаимоотношений, выстраивающую все со смыслом, в которую все новые события входят приращением. Никогда прежде я не воспринимал таким образом абсолютную природу реальности. — Он умолк на минуту.
— Вы пришли домой и записали, — предположила я.
— Нет. Я так и не записал этого. Когда я спешил домой, я увидел двух маленьких детей, один из них держал бутылочку для кормления. Они бегали через улицу туда и обратно. Ездило очень много машин, и быстро. Я смотрел на них с минуту и затем подошел к ним. Взрослых рядом не было. Я попросил отвести меня к их матери. Oни не говорили по-английски, это был испанский квартал, очень бедный… В те дни у меня не было денег. Я нашел их мать. Она сказала: «Я не говорю по-английски» — и закрыла дверь перед моим носом. Она улыбалась. Я помню это. Блаженно улыбалась мне. Она подумала, что я торговец. Я хотел сказать ей, что ее дети очень скоро погибнут, а она закрыла передо мной дверь, ангельски улыбаясь.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
