— Теперь пройдись, держа его на руках, — прошептала Эл-Ит, она сама сияла от восхищения, полностью доверяя мужу.
Бен Ата немного походил по комнате, а когда решил, что пора отдать ребенка матери, она сказала:
— Нет, нет, подержи мальчика еще. Думай о нем. Пусть малыш чувствует, что папа тут, с ним.
Бен Ата понял и поступил так, как она сказала. Позже, когда они немного перекусили, — потому что обоим казалось, что они не ели как минимум неделю, — и малыш тоже снова поел, Эл-Ит положила ребенка в общую постель, между родителями, настаивая, что это необходимо в эту ночь.
— Чтобы он узнал нас обоих, — объяснила она.
И так они провели эту ночь, спали крепким здоровым сном, и ребенок между ними, и Эл-Ит почувствовала, что снова возрождается, потому что Аруси наконец получил духовную пищу от своего отца.
И та ночь была просто чудесной для Бен Ата, который почувствовал, что его допустили разделить обычаи Зоны Четыре и ее образ мыслей, к чему, как он знал, он должен стремиться — ради блага своего народа.
Но следующий день оказался совсем другим. Прежде всего, снова вернулись многочисленные женщины, наводнили все помещение. И, видя, как они многозначительно улыбаются при взглядах на отца, — можно подумать, он совершил Бог весть что невероятное, — Бен Ата задумался о других детях, которых произвел на свет! А потом, Эл-Ит, оставаясь наедине с мужем, желая поделиться с ним радостью материнства, стала не той желанной женщиной, — она была утомленной и взволнованной, и даже опять показалась Бен Ата безобразной, как вначале. И ему пришлось признаться себе: чтобы вновь увидеть жену прекрасной, нужно вспомнить ее во время той памятной поездки через леса, которая теперь уже стала очень далеким прошлым.
И хотя Эл-Ит, казалось, занималась только ребенком — весь день, каждую минуту, — она все время искала мужа глазами: где он, что делает?
А и правда что он делал? Мечтал, как бы поскорее улизнуть. И в полдень Бен Ата все же отправился к своим войскам, а вслед ему несся ее резкий обвиняющий голос — в котором звучал отзвук стыда за себя: Эл-Ит и впрямь было неудобно, а муж об этом знал и ей сочувствовал.
Кроме того, ему хотелось встретиться с Дабиб. Бен Ата не мог себе это объяснить, да и не старался. Он оправдывался тем, что хочет получить подробный отчет о родах от главной повитухи, но, в сущности, ему было наплевать на то, как проходили роды, по большому-то счету. Он отыскал Дабиб, которая в тот день ни разу не пришла к Эл-Ит, вечером в ее собственном доме. Бен Ата возвращался с военных игр, где он, конечно, был главнокомандующим, а Джарнти поручил заниматься всеми организационными вопросами. Бен Ата и Дабиб, убедившись, что дети спят, — теперь он разделял опасения женщины, ибо ему пришлось ощутить, что такое ответственность и житейский опыт, — сразу кинулись в постель, где оба получили большое удовольствие. Дабиб немного поплакала и попричитала, что она грешница, и более того — что и он такой же, как все мужчины, — но поскольку Бен Ата наслушался подобных упреков за свою жизнь, в том или ином выражении, то он не обратил на это никакого внимания. Сверх всего, он сроду не умел чувствовать себя виноватым, может, в силу врожденной бесчувственности или же из-за отсутствия должного воспитания.
Поэтому утром Бен Ата отправился на маневры, и спокойно смотрел в глаза Джарнти, и отдавал ему приказы как король своему генералу, и не возвращался до вечера. То есть, в общей сложности, его не было два дня. Он предполагал, что Эл-Ит вся изойдет на брань.
Но вместо этого она надела платье, которого муж до сих пор на ней не видел, — из розовой тафты. Волосы она причесала, как степенная женщина, что ему не очень понравилось. Да и выбор платья ему показался неудачным, оно, как ему почудилось, выражает плотское начало, — и в нем Эл-Ит выглядела слишком пухлой. Он догадался, что жена старается быть красивой для него, и это его огорчило, ибо Эл-Ит показалась ему еще более непривлекательной: он считал, что неприлично совокупляться с женой, пока она еще не оправилась от родов. Но, когда ребенка накормили и уложили спать, — не на их брачное ложе, а в колыбель рядом, — он все же овладел Эл-Ит, потому что она стала просто неузнаваемой: эта женщина буквально впивалась в него, она молила, но при этом была агрессивна, и все потому, что чувствовала себя пристыженной.
У Бен Ата возникло ощущение, что Эл-Ит не очень-то его хочет, а все, что она делает, — не из личной потребности, а просто надо, чтобы муж что-то ей доказал, — ей или себе, Бен Ата точно не знал. Тело жены показалось ему бесчувственным и вялым, и он не мог избавиться от воображаемого зрелища родов: тело Эл-Ит распростерто, раскрыто, а все из-за ребенка, который теперь спит рядом в своей колыбельке, и младенец казался ему в этой прорехе на теле невероятно громадным. И, входя в Эл-Ит, Бен Ата мысленно неотступно видел выталкивающегося наружу ребенка. Это вызвало в нем только ужас. Он этого ребенка просто возненавидел.
При первой же возможности Бен Ата отвернулся и сделал вид, что спит, и тут же действительно уснул, напоследок подумав, что теперь Эл-Ит вызывает у него только жалость. Хочется взять ее на руки, как ребенка, и приласкать. Но, очевидно, ей было нужно совсем другое.
Ее же сжигал стыд. Эл-Ит никогда раньше не позволяла себе такого, просто не была на подобное способна. Она не узнавала себя в этой раздраженной женщине с резким голосом, которая испытывала ревность. Да, Эл-Ит однажды случайно услышала это слово от одной женщины, уж и не помнит, в связи с чем, — ведь часто так бывает: услышишь слово где-нибудь мимоходом, а потом, в определенный момент оно откроет тебе некую истину, — и поняла, что испытывает именно ревность. А ведь раньше Эл-Ит никогда не ревновала. И даже не подозревала, что такое может быть. Если бы дома ей рассказали о подобном чувстве, она бы просто не поверила.
Все же она оделась так, как никогда до сих пор не одевалась, и даже не чувствовала желания, — и все для того, чтобы привлечь Бен Ата, — так хотелось, чтобы он провел ночь с ней. Чего ради?
Эл-Ит лежала без сна, прислушиваясь к глубокому дыханию мужа и легкому прерывистому дыханию сына, слушала негромкий бой барабана, доносящийся из парка, и желала она только одного. Чтобы он перестал наконец бить и освободил бы ее.
Утром Бен Ата небрежно бросил несколько фраз о Дабиб, которая почему-то не явилась, и Эл-Ит сразу поняла, что произошло. В каком-то смысле она разгневалась: как это несправедливо и нечестно; ее обманули, ей нанесли ущерб, — словом, испытала такую сложную гамму чувств, что другая часть ее души оценила это состояние как безумие. Чувства так разрывали ее, что Эл-Ит даже обрадовалась, когда Бен Ата убрался к своим войскам. А когда появилась Дабиб, королева поцелуем успокоила ее, что принесло душевное спокойствие им обеим. Эл-Ит просто не могла воспринимать себя в роли тюремщика, обвинителя и собственника.
И, кроме того, она поняла, что была неправа, желая дать своему ребенку то, что в ее стране все дети получают по праву рождения. Здесь Аруси получит питание только для плоти, а остальное — только то, что сможет дать ему мать, уже дала, поскольку она родом из Зоны Три. Но мальчик не получит духовной подпитки отцов, это она уже поняла. Ничего тут не поделаешь. И, вероятно, она была неправа, упрекнув в тот первый вечер Бен Ата.
