Махнув секирой, Баурджин шагнул вперед и, вроде бы поскользнулся, хотя босые ноги хорошо чувствовали землю. Ну тем не менее поскользнулся, замешкался, подставился под удар… Ух, как захохотал вражина! Как засвистел, падая вниз топор!
И не отскочишь – не успеть.
А князь и не стал отскакивать… наоборот, бросился на грудь врагу, словно к любимой женщине после долгой разлуки, с силой всаживая под ребро узкий нож.
Не стал смотреть, как падает наземь мертвое тело – оставался еще второй. Ха! Совсем молодой сопляк! Какое знакомое, однако, лицо… Каир-Ча! Ну, точно, Каир-Ча! Ну, змей жукоглазый! Попомнишь теперь и праздник, и свое «ам-ам» над трупом убитого медведем товарища.
Мальчишка бился достойно, хотя Баурджин уже с первой секунды почувствовал – секира для мальца тяжела! Утомится. Надо только измотать, выждать…
Что замахнулся? Хочешь ударить? Да, пожалуйста, со всем нашим удовольствием. Только не по голове… вот, в землю. Ну, что встал? Давай еще раз…
В какой-то момент Баурджин вдруг осознал, что парень этот, юный людоед Каир-Ча, тоже чувствует свою обреченность. Чувствует, но яростно борется, явно не собираясь сдаваться. Ему бы, дурачку, лук использовать, а не тяжеленную каменную секиру! Но уж взялся за гуж…
Скосив глаза, князь немного понаблюдал за общим ходом битвы. Ох, как сверкала сабля! Там – все понятно, там – без проблем. Но вот нужно помочь Гамильдэ. А потому – пора кончать с этим. А ну-ка…
Каир-Ча как раз раскрылся, по-глупому подставив под удар голову. Баурджин размахнулся… И вдруг понял, что не хочет бить. Ну, нечестно это было бы – все равно что детоубийство.
Йэх!
Отклонившись назад, нойон просто-напросто уронил тяжелый топор на ногу юному вражине. Не прикладывая к этому почти никаких усилий. И, когда Каир-Ча согнулся с искаженным гримасой боли лицом, просто пнул его ногою в пах. Пока парню этого хватило.
Так! Теперь – срочно помочь Гамильдэ-Ичену.
Нет!
Поздно!
Уже помогли…
Отделенная от шеи голова людоеда, подпрыгивая на ухабах, катилась к костру.
Баурджин покачал головой:
– Хороший удар!
Молодой йисут обернулся, прищурив глаза, и с усмешкой сказал::
– Ты тоже неплохо бьешься, торговец! Впрочем, я это понял еще в кочевье Чэрэна Синие Усы.
Глава 13В гостях поневоле
Сентябрь 1201 г. Северо-Восточная МонголияПусть будут они твоими рабами.
Если удалятся от твоих дверей,
Вырежь у них печень и брось.
Л. Данзан. Алтан Тобчи
Лошади нетерпеливо были копытами, дул северный ветер, принося с собою промозглый холод и тяжелые серые облака, закрывшие небо. Потуже затянув пояс, Баурджин тронул поводья коня, оглянулся на замешкавшегося спутника:
– Эй, что ты там делаешь, Гамильдэ?
– Да левый гутал мне, кажется, маловат, – отозвался юноша. – Сейчас вот, разрежу.
Кивнув, князь поправил висевшую на поясе саблю, ту самую, что подобрал в ночной схватке, потрепал по холке буланого коня – подарок Джиргоадая. Так звали того парня, что признал в ночных беглецах торговцев, когда-то помогавших роду Чэрэна Синие Усы отбиться от разбойников. Да, хорошо они тогда бились, особенно Джиргоадай – именно с ним и схватился Баурджин, а норовистый, серый в яблоках конь, вынеся своего хозяина из гущи схватки, увлек его за собой в пропасть. Точнее – в реку. Вот уж не думал нойон, что сверзившийся с высокого обрыва всадник выживет. Оказывается, выжил.
– Выплыл, выплыл, – щуря глаза, смеялся Джиргоадай, оказавшийся веселым и вполне дружелюбным парнем. Как он попал к разбойникам? На этот вопрос йисут не отвечал, хмурился. Только намекнул как-то на некоего Кара-Мергена… А потом подарил беглецам лошадей.
– Мы с вами враги, – на прощанье сказал он. – Вы здорово помогли нам против лесных тварей, спасибо и за подарок – думаю, я выгодно продам того мальчишку… как его?
– Каир-Ча.
– А может быть, оставлю себе.
– Лучше продай, – посоветовал Баурджин. – Иначе он как-нибудь ночью отгрызет тебе голову. Как ты оказался здесь, в этом кочевье?
Джиргоадай нахмурился:
– Я же не расспрашиваю вас о ваших планах. И вам не должно быть никакого дела до меня. Встретились и разошлись. – Парень немного помолчал и вдруг улыбнулся: – А коней берите – дарю от чистого сердца. Извините, больше ничего не смогу дать, разве что две пары старых гуталов да немного еды.
– Нам бы еще стрел, – попросил Гамильдэ-Ичен. – Луки-то у нас есть.
– Стрелы? Возьмите, сколько хотите. Только не жадничайте.
Кочевье йисутов выглядело не очень богато, можно сказать, даже бедно. Потрепанные гэры из серого войлока, раздолбанные кибитки, отощавшие псы. И люди… Унылые оборванцы-пастухи, в основном – подростки, немногочисленные женщины с тусклыми глазами старух. И кажется, здесь никому ни до чего не было дела – на площади перед гэрами валялись всякие объедки, куски войлока и прочий мусор, который никто не убирал, ветер трепал разодранные пологи, которые, по уму, следовало бы зашить – да вот только, похоже, всем было все равно. Такая вот ситуация. Как выразился Баурджин – «забытый начальством сельсовет». И было такое впечатление, что тот же Джиргоадай и немногочисленные воины сюда просто сосланы, отправлены так сказать, для пригляду, а на самом деле – с глаз долой. За какую-нибудь провинность. И постарался в этом наверняка Кара-Мерген – иначе с чего бы при одном упоминании его имени Джиргоадай хмурил брови и сразу же замыкался в себе. Ну, спасибо хоть за лошадей.
Баурджин посмотрел вдаль, на вершины обложенных плотными облаками сопок, и покачал головой – не попасть бы в снежную бурю. Хотя вроде бы и рано еще для снега, однако кто знает, как поведут себя боги? Вон какой холод – зуб на зуб не попадает. Нойон поплотнее запахнул дээл, все тот же – голубой, с изодранным подолом. Все ж сделали свое благое дело эти ленточки!
Гамильдэ-Ичен, подогнав коня, подъехал ближе:
– Как думаешь, нойон, мы доберемся к вечеру во-он до той синей сопки?
– Наверное. – Баурджин пожал плечами. – Лишь бы не встретить воинов Джамухи.
– Вообще, я бы не шел вдоль реки, – прищурился юноша. – Поехали напрямик, князь! Так ведь куда быстрее.
– Быстрее. А ты знаешь дорогу?
– Найдем. А может быть, кто-нибудь снова развесит для нас голубые ленточки? Шучу, шучу… И все же, нойон, кто бы это мог быть?
Баурджин не отозвался, хотя, что скрывать, была у него одна мысль… Об одной девушке из тайджиутского кочевья старого Хоттончога.
Гамильдэ-Ичен между тем размышлял вслух по поводу того, кем назваться. Снова торговцами? А где товары? Сказителями-музыкантами? Опасно. Ведь месяца полтора назад именно музыкантов и велено было искать. Конечно, сейчас поиски вряд ли продолжались, но все же не следовало рисковать без нужды.
