Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
– Сюда! – распорядился «профессор», указывая на кресло в углу. – Отклонений в психике нет? Боткина в детстве не болели? Стул нормальный?
Михаил Петрович пожирал глазами «профессора» и молчал, начисто лишившись дара речи, а тот, похоже, и не ожидал ответов на свои вопросы. Усадив Ферапонькина в кресло, склонился над ним, заглядывая своему подопечному в глаза.
– Так… Глаза закрыть! Все в порядке? По моей команде будем засыпать. Готовы? Поехали потихоньку. Спите… Спите… Спите…
Голос «профессора» становился все тише, и Ферапонькин постепенно отключился. Через минуту гипнотизер распрямился и негромко сказал:
– Готово!
Тотчас тесный сарай заполнился людьми. Ферапонькина вынесли наружу и поместили в карету «Скорой помощи». Он, казалось, спал.
– Скорее! – поторопил гипнотизер. – Не надо затягивать!
Место, где должны были развиваться дальнейшие события, находилось не так уж далеко, и через двадцать минут Ферапонькина внесли в небольшой кабинет, уложили прямо на стол. Гипнотизер вышагивал по кабинету, нервно потирая руки.
– Ну что? – спрашивал он время от времени. – Готово?
Когда ему сообщили о том, что можно приступать, он выгнал всех из кабинета и подступился к Ферапонькину. Через несколько мгновений после этого наш: герой открыл глаза. Он лежал на столе, прямо перед ним на стене висел портрет товарища Брежнева, грудь которого украшали многочисленные геройские звезды. Ферапонькин долго рассматривал этот портрет, будто что-то вспоминая, наконец вспомнил, повернул голову и увидел «профессора».
– Что? – хриплым голосом осведомился Ферапонькин. – Получилось?
«Профессор» утвердительно кивнул. Ферапонькин судорожно вздохнул и затих.
– У вас на все про все полдня, – сказал «профессор» и посмотрел на часы. – Ровно в двенадцать я жду вас здесь.
С этими словами он вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь, так что его пациент даже не успел ни о чем его спросить.
Михаил Петрович сел на столе, свесив ноги, и осмотрелся. Это был обычный кабинет маленького, совсем крохотного начальника из ушедшей в прошлое эпохи. Старый, видавший виды канцелярский стол. Несколько колченогих стульев. Шкаф в углу. Под шкаф для пущей надежности с одной стороны подложен кирпич. На столе телефон. В мутном и запыленном графине – позеленевшая от времени вода. И портрет генсека на стене. Еще в кабинете было два больших зеркала – мы из-за них и снимали ничего не подозревающего Ферапонькина.
Он наконец решился выглянуть за дверь. Здесь был полутемный коридор, в одном конце которого Ферапонькин увидел распахнутую настежь дверь и дальше, за этой дверью, – каких-то людей. Люди были заняты своими делами, и это, похоже, придало нашему герою смелости. Он прошел по коридору и обнаружил, что место, где толпятся и шумят люди – не что иное, как магазин. А он, Ферапонькин, как бы входит в торговый зал со служебного входа, хотя и не имеет на это никакого права. Чтобы не навлечь на себя гнев толстой продавщицы в грязном халате, Ферапонькин торопливо юркнул в торговый зал, мгновенно смешавшись с толпой, и только после этого решил осмотреться.
Это был обычный продовольственный магазин. Не универсам с огромным залом и секциями самообслуживания, а небольшая торговая точка, где стояли захватанные жирными пальцами стеклянные прилавки «Таир», пол был покрыт выщербленным кафелем, уложенным желто-коричневым шахматным узором, а с потолка свешивались полосы липкой ленты, усеянные дохлыми мухами. По лицу Ферапонькина было видно, как что-то там, внутри его, дрогнуло. Это было первое потрясение узнавания. Узнал. Вспомнил. Но еще надо было убедиться, что ошибки нет, что все увиденное – не сон.
Михаил Петрович с трудом пробился сквозь толпу к прилавку. За стеклом лежали колбасы: «Докторская» по два рубля двадцать копеек за килограмм и «Любительская» по два восемьдесят. Из-за колбасы, похоже, у прилавка и колыхалось беспокойное людское море.
– Без очереди лезет! – крикнул кто-то из толпы. – Вон тот, лопоухий!
Ферапонькин не сразу понял, что «лопоухий» – это он, а когда понял – оскорбился.
– Ну ты! – сказал он вежливо своему оппоненту. – Повылазило тебе, что ли? Я просто посмотреть подошел.
И чтобы совсем уж опровергнуть гнусные инсинуации в свой адрес, принялся изучать полки с товаром за спиной толстой продавщицы. Среди тех полок, прахтически невидимые из-за прилавка, были два небольших оконца. Через одно из них наш оператор снимал происходящее у прилавка, через другое я наблюдал за поведением нашего героя. Я видел как вытягивается у него лицо по мере изучения ценников стоящих на полках товаров. Там действительно было на что посмотреть. Рис по восемьдесят копеек за килограмм и сахар по восемьдесят четыре. Тридцать три копейки стоила килькав томате. Был еще «Завтрак туриста» по тридщть восемь, но Ферапонькин – мы знали – эти консервы не уважал никогда. Макарон было даже два вида: одни, совсем уж темные (первый сорт), стоили тридцать шесть копеек, другие, не такие уже страшные (высшего сорта) – пятьдесят две. Еще был азербайджанский чай по тридцать шесть копеек пачка, но Ферапонькин увидел по соседству бутылки со спиртным и тотчас переместился туда. До антиалкогольной кампании оставалась еще целая пятилетка, и поэтому в свободной продаже стояли водка по три шестьдесят две и коньяк по пять двадцать. Ферапонькин долго не мигая смотрел на бутылки, потом так же долго – на окружающих его людей. Кажется, он никак не мог понять, почему нет ажиотажа. Сам он был человеком малопьющим, но три шестьдесят две – это же практически даром, а даром пьют даже больные. Он очнулся наконец и полез в карман за деньгами, и тотчас обнаружилось, что томящиеся вокруг него люди – не какие-нибудь там курортники, зашедшие просто поглазеть на ассортимент местного продуктового магазина, а как раз таки наоборот – сплоченная и непримиримая к наглым выскочкам очередь.
– Куда лезешь без очереди?
– Лопоухий! Уйди! Я же тебя уже предупреждал!
– Только попробуй, гад, взять вперед меня!
Все здесь было родное и знакомое. Михаил Петрович, кажется, даже умилился. Теперь не оставалось никаких сомнений: все вернулось. То, что он иногда видел по ночам во снах.
– А кто последний? – с готовностью осведомился он и добавил примирительно: – Откуда же мне знать, что здесь очередь.
– Ха! – развеселилась очередь. – Он думал, мы здесь для мебели стоим!
– Что уже коммунизм и все без очереди!
– Точно! Из коммунизма, наверное, прибыл. Из будущего.
При упоминании о будущем Ферапонькин дернулся – явно хотел что-то сказать, но пока остерегся. Я его понимал. Он знал больше, чем толпящиеся вокруг него люди, он видел следующие двадцать лет жизни, которых, как он считал, не видели его соседи по очереди, и это знание его распирало. Я видел по выражению его лица, как перед его мысленным взором стремительно разворачивается картина грядущих событий, и этих событий так много и так они невероятны для человека из одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, что он все больше и больше ужасается своему знанию. Как это, оказывается, страшно – знать будущее. Хотя бы даже двадцать ближайших лет.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
