прорыдаюсь? А потом опять, да, надену костюм супермена?
Не могу ее отпустить. Ни на шаг. Ни на полшага. Стоит за моей спиной захлопнуться двери, как я прижимаю Асию к себе и тупо замираю, вдыхая тонкий аромат ее волос и бестолково шаря руками по животу, груди, бедрам… Я больше всего жалею, что не видел ее беременной. Но я знаю, что не имею права просить ее родить Арчи братика. Или сестричку. Только если Асия сама этого захочет.
– Так и будем стоять? – усмехается она спустя вечность.
– Не знаю, – улыбаюсь в ответ.
– Звучит не очень-то обнадеживающе.
– Не торопись, женщина. Дай мне тобой надышаться. Боюсь… сделать что-то не так.
– Помнится, мне все нравилось… – шепчет Асия, наклоняя голову, чтобы дать больший простор для моих поцелуев.
– Серьезно?
– У тебя были сомнения?
– Наш последний раз…
Я не могу сделать вид, что не помню, чем все закончилось. Просто не могу, и все.
– Тщ-щ-щ, если бы не он, у нас не было бы сына.
– И все равно...
– Влад, ну хорош, а?!
Асия разворачивается и, толкнув меня к стенке, встает на носочки, чтобы дотянуться до моих губ. Улыбаюсь, потому что ни черта у нее, конечно, не получается. Когда Аська на плоском ходу, она едва до груди мне дотягивается. Меняю нас местами и с рыком ее целую. И это сходу горячо, влажно, страстно – ровно так, как я и запомнил. Но в то же время – совсем иначе. Будто у нее изменился вкус… А ведь и правда – никакой горечи. Чистое концентрированное наслаждение.
– Асия…
– М-м-м, – проходится ноготками по моей шее.
– Я тебя люблю. Выходи за меня, а?
– Ты же говорил – рано! – подбоченивается она.
– Рано. Да. Ты сейчас просто обещай, а там подождем сколько нужно.
– Что-то слабо верится.
– Честно-честно, – сползаю рукой по ее бедру, тяну вверх край платья.
– Да ты уже грязно играешь! – возмущается моя девочка, закатывая глаза: – А-а-ах.
– Кто, я?
– Угу. Вот что ты делаешь?
– Аргументирую.
Два пальца под ластовицу трусиков…
– М-м-м…
– Так что?
– Я подумаю.
Эпилог
Асия
– Влад! Эй… Худяков, блин!
– М-м? – наконец, отрывается тот от телефона.
– Лицо попроще сделай, – цежу, широко улыбаясь, – На нас направлено три камеры сразу!
Влад послушно растягивает губы в ответной улыбке, но телефон далеко не откладывает. Он у меня немного параноик. Даже я так не ношусь с нашими детьми, как этот невозможный мужчина. Кому расскажи – сидим на церемонии вручения Оскара, уже объявлена моя номинация, осталось только оглашение результатов, то есть самый волнительный момент, а мой муж – нет чтобы как-то меня поддержать, все это время переписывается с… няней!
– Оливка уснула, – шепчет он.
– Прекрасно. Значит, не так уж сильно у нее болело ухо.
– Ну, не знаю, Асия. Она так горько плакала.
Закатываю глаза. Худяков все никак не въедет, что наша трехлетняя дочь – просто королева драмы. Лично я готова поспорить, что гораздо больше Оливку расстроил тот факт, что мы не взяли ее на церемонию, чем боль в ухе, в которое накануне попало немного воды из бассейна. Сколько надо мной трудились стилисты, готовя к церемонии, столько она крутилась поблизости, выпрашивая то немного блесток на веки, то требуя и ей завить локоны. А нытье по поводу ушка началось аккурат в тот момент, когда мы засобирались из дома. И пусть я не верю, что трехлетний ребенок способен к осознанным манипуляциям, бессознательно Оливка вертит отцом просто с виртуозной легкостью. Даже я так не умею.
– И Оскар уходит к… Асии Юсуповой.
Да неужели! Семь лет активных съемок в Голливуде и по всему миру. Четыре номинации. И ноль результата. До этого момента мне просто фатально не везло. Я выкашивала премии на всех фестивалях, где только была представлена, но Оскар для меня оставался недостижимым. Собственно, я и Влада просила сделать лицо попроще, ибо на этот раз ни на что уже особенно не надеялась, а памятуя о том, как режиссеры трансляции любят выдавать на экран реакции оставшихся ни с чем номинантов, не хотела, чтобы эту самую реакцию можно было как-то двояко интерпретировать.
А теперь вот он – мой Оскар. И вскакивает зал, и начинается форменное безобразие. Всегда думала, что в реакции, по крайней мере, актеров нет ничего настоящего. Что они заранее ее репетируют, отдавая отчет тому, что их увидит весь мир, но… К моему удивлению, эмоции берут верх. И все мои репетиции, все заготовленные речи идут лесом. Оскалившийся Худяков раскрывает объятия, и я висну на нем, визжа. Может, устав от сдержанности и притворства, зал на наш экспромт взрывается смехом. Я выхожу на сцену под звуки настоящей овации… И это… Господи, я совру, если скажу, что это не лучший момент в моей жизни. Момент, который, может быть, станет в один ряд с рождением детей или нашей свадьбой.
– Вау! Спасибо… Знаете, у меня было столько возможностей отрепетировать эту речь… – залом опять прокатывается смех. – И вот я здесь, но не могу ни слова из нее вспомнить, – делаю жест рука-лицо. – Начну, наверное, с благодарностей. Мам, люблю тебя. Пап… Знаю, что там, на небесах, ты сейчас очень мной гордишься. Эшли, Квентин, Кристофер… – перечисляю имена всех режиссеров, с которыми имела счастье работать, – спасибо, что поверили в меня. Я бы могла добавить, что без вас ничего бы этого не было, но на самом деле я стою здесь благодаря лишь одному человеку. Влад… – сосредотачиваю взгляд на муже. – Никто в этой жизни не верил в меня больше, чем ты. Никто так
