господину барону.
Несколько мгновений монах колебался, но потом все же отдал мне сообщение и снова зябко потер руки.
— Нина, собери что осталось от ужина и покорми святого брата. Ханс, пойдем со мной, – говорить при монахе я постеснялась.
Остановились мы со слугой на площадке между первым и вторым этажом. Ханс, подхвативший на кухне огарок свечи, поднял руку повыше, освещая площадку, и, внимательно глянув на меня, сказал:
— Да вы не бойтесь, госпожа баронетта. Оно, конечно, времена сейчас не больно спокойные, а только ведь и я не вчера родился. Сейчас Нина его покормит, и я гостя ночевать отправлю в комнату для слуг, в ту, что крайняя: на ней снаружи отличный засов. Так что и гостю нашему отдохнуть будет где, и нам можно спать спокойно: никому он дверь не отопрет, никого в дом впустить не сможет. А уж по утреннему времени и вовсе никто не сунется: завтрева воскресный день, и с утра по дороге селяне на базар будут ехать, так что даже если гость из лихих людей, худого сделать не рискнет.
Я все равно дождалась, пока гостя накормят и все улягутся, а затем лично проверила, закрыта ли входная дверь на засов, и убедилась, что гость надежно заперт в одной из комнат для прислуги.
Решив, что вряд ли письмо содержит какие-то срочные известия, барона и вовсе не стала беспокоить. Утром брат Амбросио, получив от Нины сытный завтрак, заторопился в город, сказав, что у него какие-то дела в храме, так что я его даже не видела.
Вместе с завтраком я понесла свекру «почту». Барон несколько недоуменно повертел в руках плотный сверток бумаги, а затем, решительно сломав сургучную печать, вернул письмо мне:
— Придется тебе прочитать самой, Клэр. Я даже не смог разглядеть, что за герб был на печати. Так что читай вслух, детка.
Надо сказать, что снаружи на листе, кроме печати не было никаких надписей, но внутри текст начинался с приветствия и пожелания благополучия «дорогой моей сестре Розалинде и баронетту Рудольфу».
Письмо меня порадовало. Сестра баронессы писала, что муж ее упал и сломал ногу, и в этот год, к ее глубочайшему сожалению, приехать на Рождество они не смогут. Она расписывала некоторые новости, которые случились в их семье за год, рассказывала об урожае, жаловалась на недоимки с крестьян и спрашивала, не захочет ли баронесса Розалинда вместе с сыном сама нанести им визит. Подпись стояла не барона, а баронессы Марилды фон Шонберг.
Дочитав, я испытывала некоторое чувство смущения: все же письмо было чужое, а главное, мне было неловко смотреть на барона. Во всем письме свекра не упомянули ни разу. Никого не интересовало ни его здоровье, ни его дела, ни его существование. Создавалось впечатление, что баронесса Розалинда – вдова, потерявшая мужа очень давно.
Барон сухо скомандовал:
— Прочитай письмо моей жене, Клэр.
— Она не рассердится, что письмо вскрыто?
— Скажи, что вскрывал я.
— Может быть, я просто отдам ей письмо, и она прочитает сама?
— Ее не обучали читать, – барон придвинул к себе поднос с завтраком и принялся за еду.
Для меня его ответ стал некоторым шоком. Вот вроде бы привыкаю постепенно к миру и окружению, но иногда какая-то деталь словно взрывает мозг: баронесса – уже пожилая женщина, но за всю жизнь так и не обучилась читать. Для меня это было удивительно и дико.
Пока я беседовала с бароном, свекровь успела завершить завтрак и уйти к себе в комнату. Так что я поела в одиночестве и, собравшись с духом, постучала к ней в дверь.
До сих пор я была в ее комнате буквально пару раз на несколько минут. И сейчас, усевшись на стул у окна и зачитывая свекрови письмо, с любопытством стреляла глазами по обстановке.
Мне как-то не приходило в голову поинтересоваться: а чем, собственно, эта противная тетка занимается целыми днями?! Раньше, думаю, развлечением ей служила невестка, с которой она разговаривала и которую третировала с утра до вечера. Раньше ее катали в кресле и рядом был ее сын. Получается, я лишила ее привычного времяпрепровождения и при этом ничего не предложила взамен. Меня даже слегка царапнула совесть. Ведь это было похоже на то, как если бы у любительницы сериалов отобрали телевизор. Пока же, разглядывая обстановку комнаты и с интересом косясь на составленные вдоль стены сундуки и богатый резной буфетный шкаф со стеклянными дверцами, я поняла, что большую часть времени моя свекровь раскладывает пасьянсы. Именно за этим странноватым и скучным занятием я её и застала, когда пришла с письмом. Сейчас карты лежали сбоку от меня на столе, и мне очень хотелось рассмотреть их. Слишком уж необычно они выглядели.
Сама я никогда картежницей не была, разве что могла от скуки разобрать в обеденный перерыв какой-нибудь простенький пасьянс: просто, чтобы скоротать время. А вот историю игральных карт чуть-чуть знала. Разумеется, никаких подробностей и деталей я не помнила, но в интернете читала, что короли, королевы и валеты изображали реально существовавших исторических персонажей. Помнила, что карточные игры пришли к нам то ли из Китая, то ли из Японии, что карточных игр существовало великое множество и сами карты бывают разных форм, даже и круглые. В общем-то, на этом мои сведения и заканчивались.
Карты свекрови были изрядно засалены так, что на некоторых масть различалась с трудом. Но в целом, если не считать непривычных рисунков, это были те же самые трефы, черви и прочее. “Кажется, этот мир похож на мой прежний даже больше, чем я думала раньше.”.
Свекровь охала и ахала, слушая “свежие” новости от своей сестры. Некоторые куски письма заставила прочитать по три-четыре раза и хотя была очень расстроена тем, что гостей не будет, все равно сильно оживилась. Настолько сильно, что даже принялась мне рассказывать о сложных взаимоотношениях с сестрой:
— Она ведь мне не родная! И отец-то у нее толковый купец был, один из самых
